Я смотрел на своего друга и восхищался им. В роскошном кашемировом пальто, в дорогой шляпе — он был сама респектабельность, сама широта. Уж он-то не экономил ни на чем. Я это знал. Его модный костюм, яркий галстук и крокодиловые туфли излучали сияние богатства.
Да, был грубоват. Хамоват. Любил приврать. Но разве остальные не грешили тем же — только в худшей, завуалированной форме? Да, красовался и любовался собой. Менял наряды и женщин. (А кто этим не занимается?) Зато оставался естественным. Не притворялся. Не выкаблучивался и не выкобенивался. Окружающие подобострастно сгибались перед ним. Странная, несвойственная мне прежде мысль пронзала меня: разве лучше бы было, если бы он выглядел жалко, остался на всю жизнь пустым фанфароном, превратился бы в неудачника — пресмыкающегося, суетящегося, угождающего всем и от всех зависящего, приседающего перед негодяями в ожидании подачки? Какими глазами тогда все смотрели бы на него? Какими глазами смотрел бы на него я? Может быть, стеснялся бы его, сторонился, не знал, как от него, скверно одетого, плохо подстриженного, льстиво-жалкого — поскорее отделаться? А он лез бы со своей навязчивой дружбой, воспоминаниями о славных студенческих временах, не к месту встревал бы с этой не нужной никому ностальгией, приезжал бы поздравлять с днями рождения и другими праздниками, привозил бы дешевенькие подарки, мелко льстил и в тостах пытался бы всячески подчеркнуть близость наших отношений, хотя и сам бы знал, что это не так…
Нынешний Маркофьев выглядел значительно предпочтительнее: сам сыпал подарками, сам всех привечал и угощал. Решал судьбы. Выстраивал многоходовые комбинации, где каждой пешке была отведена уважаемая роль. От него зависели. А на меня смотрели снизу вверх — как на его соратника и сподвижника. Друга сильного человека. Да, и мне перепадала толика его славы, блеска, могущества. Я, будем прямо говорить, питался от его щедрот. Грелся в лучах его величия. Разве плохо мне было?
От всего сердца я готов был заявить: именно такой президент нам нужен.
ПОЛНЕБА
Он ведь в душе был поэт… Романтик… Мечтатель…
В школьные годы написал в своей тетрадке (велено было на уроке русского языка придумать предложение со словом "полнеба"):
Я полнеба пролетел
На буханке хлеба!
Учительница поставила ему "двойку", поскольку именно в слове "полнеба" он сделал три ошибки. И приписала: "Как нескладно!"
Маркофьев же вновь ответил поэтически:
Зато высоко и прохладно!
ПОЭТ
А в юные годы он сочинил строки, которые ходили по институту в рукописи, передавались из уст в уста, читались на поэтических вечерах:
Я людям никогда не делал больно.
Лишь девушке одной. И та довольна!
Сколько таких девушек, которые оставались довольны, перебывало у него впоследствии!
ПЕСЕНКА
Теперь же (что удивительно — без какой либо помощи по-прежнему славившего на все лады кефир и ацедофилин Рабиновича-Пушкиндта) он сочинил стихи, обращенные непосредственно к Президенту и напечатанные всеми (и даже не входящими в наш концерн) изданиями:
Что ж ты врешь без конца?
Что ж ты врешь без конца?
Без конца и без края ты врешь…
Неужели тебе не понять, старина,
Что ты тоже однажды умрешь?
Ты умрешь, как и все.
Как и все, ты умрешь.
Не избегнешь ты смерти седой.
Так зачем же ты врешь,
Так зачем же ты ржешь,
Сивый мерин ты мой дорогой?!
Это поэтическое обращение к главе государства заставило многих посмотреть на Маркофьева другими глазами и увидеть и оценить его иначе, чем прежде.
ПЕРЕКРЕСТОК
А как он умел говорить с простыми, неиспорченными людьми! (И за это его любили народные массы. Им было за что его превозносить!)
Когда катались после праздника пива по ночной Москве (сильно нетрезвому Маркофьеву взбрело сесть за руль), на перекрестке нас тормознул молоденький постовой. Он уверенно направился к нашей машине. На лице его застыла решимость.
— Ваши права! — потребовал парнишка.
Маркофьев улыбнулся.
— Сынок, — сказал он. — Сколько тебе лет? Восемнадцать, двадцать? Когда мне было столько же, я стоял на этом самом месте с таким же жезлом… И был так же, как ты, непримирим… Я вот уж не думал, что стану богат и известен… Сделаюсь миллионером… И кандидатом в президенты… Да, в нашей стране каждый махающий жезлом может выбиться на передовые позиции…
Парень отмяк и тоже заулыбался, Маркофьев потрепал его по щеке, мы укатили.
МЫ И ОНИ (продолжение)
Действующий президент паниковал, что было неудивительно: Маркофьев вошел в зенит славы.
Но мы опять допустили просчет.
Помните, какой клич был брошен в Южной Корее во время экономического кризиса? Рядовых граждан просили жертвовать личные сбережения, приносить и сдавать в казну кто чем богат. Хроника запечатлела удивительные кадры: люди снимают с пальцев и из ушей драгоценности — и ссыпают в общий котел, в фонд борьбы с неблагополучием…
Маркофьев провозгласил аналогичный лозунг. Объявил и призвал население тащить пожертвования в созданный нами "Объебанк" — уже из названия было видно, что речь идет о едином для всех вкладчиков учреждении.
Посыл был: наши соотечественники не хуже и не прижимистее корейцев! Что ж, они понесли… Правда, не сбережения, а нас… На чем свет стоит…
Контрольный вопрос. Нужны ему были эти заботы?
Ответ. Как дырка в голове!
Ему нужна была Корсика. А он навьючивал на шею российские проблемы.
НЕ УСТУПАТЬ
Маркофьев отдавал себе отчет в трудности поставленной задачи. И говорил:
— Разумеется, никто не уступит мне власти. Все знают, чем кончаются такие уступки.
И он не ждал милостей от действующего президента. Не ждал, что тот освободит свое кресло и Кремлевский кабинет добровольно.
Но он ждал понимания хотя бы тех, ради которых себя не жалел, чтобы получить Корсику! О ком же он печаловался? За кого бился?
КАК ЖИВУТ ЛЮДИ?
Каждое утро люди встают из постелей, заправляются едой и едут на работу, чтобы, выполнив ее, получить деньги, на которые снова купят еду и заправятся ею для осуществления новых заданий.
Из этого круга невозможно выпрыгнуть…
КАК ГОВОРЯТ ЛЮДИ?
При этом люди имеют обыкновение что-то говорить, обсуждать, объяснять.
— Любимое их присловье: "Все к лучшему!" — говорил Маркофьев. И вопрошал. — То есть — к Смерти? Потому что куда все катится, куда стремится любая жизнь? Именно к Ней!
Вывод. Люди не думают, что городят.
