Бармен вопросительно посмотрел на хозяина, а потом, повинуясь чувству собственного спонтанно возникшего восхищения, наполнил две рюмки. Я взглянул на Маркофьева. Он стоял — роскошный, вдохновенный, в забрызганном красным вином белом костюме и со следами губной помады на воротнике рубашки…
Мой друг подмигнул мне. И отхлебнул из бокала.
— Ты же помнишь золотое правило, — произнес он. — ПРОИГРАВШИЙ ПОЛУЧАЕТ ВСЕ. Чего мы с тобой лишились? Жалкого клочка суши. Острова. Какого-то крохотного островишки. Зато проставились в пух. Подчистую. Ох, как мы проигрались! А что это значит? Это значит, что жизнь, расстилающаяся впереди, вновь распахнула перед нами горизонты. Иди куда хочешь, делай что хочешь. Миллионы, нет, миллиарды шансов жаждут быть реализованы, икс плюс бесконечность в десятой степени и помноженное на такое же число замыслов жаждут быть воплощены. Выбирай любой! Или все сразу. — Он постучал костяшками пальцев по надбровной лобешнице и хохотнул. — Их, этих задумок, в моей голове столько, сколько сперматозоидов в мужских семенниках Вселенной. Сотня-другая гениальных затей наверняка проканают. Вот увидишь!
ФИШКА
И тут в зал вбежала Вероника.
— Идиоты! Болваны! Кретины! — закричала она. — Весь город гудит о вашей дурости! Просадить такие депозиты, просадить целое состояние!
Свернутой в трубочку газетой она принялась наотмашь лупить меня и моего друга. Перед ней вырос господин в цилиндре, его она отпихнула.
— Мерзавец! — она обрушивала на мою голову все новые бумажные, безвредные, однако обидные удары. — До сегодняшнего вечера у тебя еще были шансы меня удержать… А теперь их нет!
Маркофьев защищался, а потом пустился наутек. Я согнулся в три погибели. Фурию схватили сразу несколько молодых людей в кителях такого же цвета, как сукно на рулеточном поле. Толстяк в бриллиантовых запонках, суетясь, раскланивался и бормотал:
— Просим прощения. Это наша новая служащая. Она уже уволена.
Он сделал отмашку молодым людям, те потащили Веронику к выходу.
Выпрямляясь, я увидел закатившуюся под стойку кем-то оброненную фишку.
Почти машинально, автоматически я нагнулся и сгробастал пластмассовый кружок, словно цепляясь за соломинку…
УПЫРЬ — 11
Пошел выводить арию из "Севильского цирюльника" чудом не проигранный мною мобильник. Я приложил его к уху. И узнал голос упыря, который всегда звонил не вовремя.
— Произошло чудо, — хохотал он. — Врачи ошиблись! Хваленые специалисты ошиблись! Моей жене не нужен донор! Ей вообще никто не нужен, кроме меня. Она здорова, абсолютно здорова…
ИГРА
Я сел к рулеточному столу. Кинул фишку на зеленое поле и попросил крупье поставить ее на "зеро" — то есть состояние, в котором пребывал.
Мне следовало разобраться в хаосе мыслей и чувств. Или не следовало? Я посматривал искоса на вход, в глубине души понимая, что тешу себя несбыточной иллюзией. Если бы даже Вероника вернулась — что я мог ей сказать и предложить? Я даже не знал, сумею ли оплатить гостиничный номер, в котором теперь нуждался… Конечно, можно было добрести до моря, войти в него — и уже никогда и нигде больше не показываться. Но этот способ решения проблем меня не вдохновлял.
Я закурил. Впрочем, если бы Вероника явилась хотя бы в мареве нереальности, я бы нашел подходящие словечки. Я сказал бы: как странно, что, обратившись к небесам с мольбой об отказе от еще не родившейся дочери, получив утвердительную резолюцию, ты никаких уроков из случившегося не извлекла. Счастье, девочке удалось помочь. Разве можно было — после этого — уродовать Долли? Производить над ней опыт, зеркально повторявший то, что произошло с тобой… Такое не может не отразиться на судьбе виноватого палача. Будь я рядом — не позволил бы издеваться на кошечкой. Да, я — из другого теста, чем твои родители и муж, союз со мной подарил бы тебе пустяк, малость — ты стала бы отчасти похожа на меня, у нас появились бы общие, нашей глины и нашей породы дети. Но ты сама стала бы другой. Стакнувшись с нелюдью, ты продолжила, усугубила свою несчастность…
Крупье что-то говорил. Я смотрел, куда указывала его рука, и ничего не видел. На "зиро" лежали несколько фишек. Я выиграл?
Подозвав официантку, я заказал стакан холодной воды. Девушка мгновенно принесла не остудившую мой пыл влагу.
Крупье смотрел вопросительно. На "зиро" крохотными небоскребами росли столбики. Я кивнул, давая понять: он может делать что хочет. Он продолжил игру. Крутящаяся рулетка, напоминавшая вареного усатого рака, который изредка свистит на неведомой горе, и бегающий вокруг нее, как спутник вокруг земли, шарик показались мне смутно похожими на меня самого — вращавшегося в орбите царственной Вероники жалкого пажа.
Что еще я бы ей выложил? Я вновь подтвердил ей, что люблю ее. А она, наверно, привычно ответила бы, что не может покинуть вернувшегося к ней мужа, который бросил ее, когда она родила больного ребенка. И при этом сказал: "В моем роду больных детей быть не может". Да, он был жесток, а она после этого не переставала повторять, что любовь не приносит счастья. Поэтому и не хотела меня любить? "Любовь — не радостное чувство, — внушала она мне. — Довольно с меня любви…" Ах, как это было неверно! Я готов был ее переубедить…
Вокруг собирались люди. Или они еще не успели разбрестись после баталии, учиненной Маркофьевым? На меня показывали пальцами, господин в смокинге принес и предложил сигару. Я обстриг кончик предупредительно пододвинутыми ножничками. Затянулся едким дымом и закашлялся.
Однако — любил ли сам? Или тосковал по тому образу, который придумал, вылепил из грез? Быть может, к этому образу я, раб, сам приковал себя — как к галерам?
Крупье спрашивал, нет, допытывался, оставить ли фишки там, где они лежали? Я кивнул. Мужик в смокинге заломил цилиндр на затылок.
"Дорогая, — сказал бы я ей, — брось своего упыря, своего ублюдка, ты сама знаешь, что это так. Не люби лучше меня, но оставайся со мной. А он… Будь он тысячу раз умнее, могущественнее и ухватистее — все равно скучен и уныл. Вернемся в твою однокомнатную квартирку и заживем с искалеченной кошкой и выздоровевшей девочкой, вымаливая у обеих прощение… Давай поступим именно так, и не надо больше казино и горнолыжных курортов, китайских ресторанов и меховых манто… Послушай совета любящего человека…"
Гул нарастал. Горы, эвересты фишек высились над изогнутым вензелем с цифрой "ноль". Крупье подвигал часть из них лопаточкой ближе ко мне.
Служитель в ливрее спрашивал:
— Чего желает господин? Персональный сейф? Еще сигару? Коньяк за счет заведения? Вы не должны обижаться на ту ненормальную, которая набросилась на вас. Приходите к нам еще. Она понятия не имеет, как надо вести себя с миллионерами…
Медленно до меня стало доходить. Я сделал глоток из стакана, отметив, что вода успела согреться.
Молодые люди в кителях цвета рулеточного сукна в несколько рук сгребали фишки на огромный золотой поднос. Люди вокруг таращились и восторженно галдели.
