ПРОДОЛЖЕНИЕ ЛИРИЧЕСКОГО ОТСТУПЛЕНИЯ
Жизнь постоянно манит и обещает… И в этом ее прелесть и секрет. В восемнадцать обещает само собой. В тридцать — естественно, столько времени впереди. Обещает и в сорок, и в пятьдесят. Такая ее особенность, такая у нее манера — обещать, что все в будущем. Кокетка! Этим она отвлекает от настоящего! Это — своего рода анестезия, наркоз.
Но нельзя этой заморочке поддаваться.
ВЫЧИСЛЕНИЯ
А еще я вычислил, почему время в зрелые годы утекает быстрее, чем в молодые. В молодости разбиваешь его на часы: любовное свидание, загул с друзьями, опять после этого свидание… Поэтому каждый день наполнен уймой радостей и приятностей и длится бесконечно.
В зрелости планируешь время неделями, нарезаешь большими протяженными ломтями — эта неделя в принципе занята, на каждую ее одну седьмую часть приходится уйма хлопот и тьма мелких встреч, даже в выходные надо что-то и куда-то успеть. Также заштрихована и следующая неделя… Идет вспашка целины грубыми лемехами. Крупные куски глотаешь, не прожевав. Просевшее велосипедное колесо катиться со все возрастающей скоростью, мелькание спиц сливается в сплошную непроглядную серость…
ПСИХОТЕРАПИЯ
Однако, из вышесказанного ведь не вытекает, что пришла пора безоговорочно сдаваться! Маркофьев сумел меня в этом убедить. День за днем он проводил вразумляющие брифинги и сеансы успокоительной психотерапии. После которых я чувствовал себя воспрявшим.
Он говорил:
— Все впереди. И в пятьдесят, и в шестьдесят, и в семьдесят пять надо готовиться к будущему!
И еще он говорил:
— Первые пятьдесят лет нужно жить для себя… — Задумывался и прибавлял. — Нет, лучше шестьдесят. Или даже семьдесят. А остальные — без остатка отдавать людям, дарить обществу… Ибо они, эти годы, — самое ценное. Сухой, так сказать, остаток. Концентрация ума и знания. Не надо жалеть для людей лучшего!
Он призывал:
— Тряхнем молодостью! Мы ведь еще так юны!
РАДУЙСЯ!
Если вдуматься, он был прав. Да и если не задумываться — тоже! Чего еще я хотел от жизни, помимо того, что она у меня была? И не такая уж плохая. А у многих, я видел это, когда посещал кладбища, — ее уже не было.
УСЛОВНОСТЬ
Маркофьев посмеивался над моими арифметическими выкладками:
— Что есть деление бесконечного и безразмерного времени — на годы, века, тысячелетия, дни, секунды, минуты? Всего лишь условность. Предпринятая человеком попытка ради удобства разбить необозримый массив на поддающиеся инспекции и подвластные взгляду делянки. В это расстояньеце поместилось то-то и то-то, в другое — это и то, третье осталось незаполненным… Взгляд муравья, ползающего по огромному лесу… Подход ремесленника, линейкой измеряющего пыльный клочок уходящей за горизонт дороги… Ухватки пусть даже очень мастеровитого портного, прикладывающего сантиметр к ниспадающим с небес одеждам Всевышнего… Надо ли обращать на эти деления хоть какое-то внимание?
ВТОРАЯ СТАДИЯ
В чем еще была суть его воздействия на мое подсознание? Попробую проанализировать. Он размышлял:
— Я и ты, мы вступаем во вторую стадию жизни. Что есть эта вторая стадия? Это прежде всего — половина. А половина целого — это много. Мы много можем успеть. Взять. Отвоевать. Наверстать.
Мои наблюдения. В предзакатный период: кровь бежит по жилам быстро, однако недостаточно резво, сердце стучит ровно, однако дает перебои, иногда побаливают колени и другие суставы, голова то работает четко, то полна неясности и тумана… И все же: кровь бежит, сердце стучит, а взаимоотношения с противоположным полом хоть и претерпевают изменения — уже не мчишься сломя шею на свидания, уже не волнуешься в преддверии любовной встречи, уже трудно не спать и безумствовать ночи напролет — тем не менее продолжаются… Да, хочется тишины, уединения в хвойном или смешанном лесу, хочется полноценного отдыха и крепкого сна…
— Но выспаться ты еще успеешь. В земельке, — хохотал мой друг. — А пока мы на поверхности, учуди что-нибудь такое, этакое, от чего эта самая почва содрогнется!
ЯРМАРКА
Как много я бы потерял, если бы не встретил в тот период Маркофьева! До чего убогими и мрачными остались бы мои представления о второй, предвечной и предвечерней части существования!
Я бы так и не узнал, сколь прекрасна может быть дорога с ярмарки, о том, сколь лих и крут бывает катящийся под уклон путь.
— Да, готовиться к жизни, которая расстилается равниной, приятнее, чем подступать к ее завершению. Конечно, на ярмарку ехать веселей, — признавал Маркофьев. — Обуревают мечты, предвкушаешь, какого товара накупишь, каких леденцов на палочках напробуешься… Но и путь с базара тоже по-своему уникален. Нализался, накупил, обманул торгашей сто раз, они тебя миллион в ответ, короче, стал поднаторевший человек. И грех теперь своим опытом не воспользоваться, не пустить его в дело. Когда едешь на ярмарку — твоя цена ломанный грош. А с ярмарки — как минимум два с полтиной. Вообще, НАДО ПОЛУЧАТЬ РАДОСТЬ, ПОКА ЕСТЬ ВОЗМОЖНОСТЬ.
Благодаря Маркофьеву, светочу и философу, гению и мессии, я узнал прелести, которыми одаривает человека зрелость.
ЦЕЛИТЕЛЬ
Маркофьев действовал на меня вот именно исцеляюще. Отрезвляюще. Так, как надо! В процессе общения с ним я напрочь отринул пессимизм. Психически и физически выздоровел. Осознал: нет толку и проку рассуждать о смысле бытия! Загробном царстве! Живой думает о живом. О выгоде. О погоде. О земельных участках и ставках рефинансирования.
— Ты ведь не можешь, не имеешь права подохнуть, пока не обеспечишь своих близких, — не уставал напоминать мне мой друг.
ПЕРВЫЙ ВЗГЛЯД
— Да, жизнь устроена не слишком справедливо, — соглашался Маркофьев. — В молодости, когда полон сил, у тебя, несмотря на эти силы, очень мало возможностей. Ни денег, ни связей, ни разума… Красивую женщину купить не можешь, шикануть в кабаке нет средств. Уважаемые люди тебя не слушают, с твоим мнением не считаются… С годами умнеешь, я говорю о себе, а не о тебе, — пояснил он. — А коли умнеешь, то появляются и средства, и нужные знакомства. Но сил, сил на молодеческий замах уже недостает. Силы на донышке…
ТАКТИКА
— Поэтому тактика жизни с годами претерпевает изменения, — печалился он. — Раньше мы целый год могли скакать во чистом поле, размахивая шашкой и гарцуя на породистых жеребцах и меняя кобыл. Теперь временами отползаем в укрытие, переводим дух и совершаем отдельные короткие вылазки… Раньше я хотел во всем участвовать, всюду успевать, ко всему примазываться… И переживал: "Как же без меня?" Теперь только и делаю, что увиливаю, манкирую, стремаюсь, переваливаю на других… Экономлю энергию…
ЧЕТЫРЕ ВРЕМЕНИ ГОДА
— Жизнь человека, — продолжал он, — если она правильно построена, похожа на четыре времени года. Сперва нежные всходы, это взросление, весна. Потом знойная зрелость, когда разбрасываешь семена во все стороны. Соришь ими как тополь пухом… Осень — пора сбора посеянного урожая и, увы, начало увядания. Нужно делать запасы на зиму! Чем мы с тобой и предполагаем теперь заняться. И когда придет зимушка — с ее сединой и косматыми объятиями холода, с костенящей вьюгой — мы встретим ее во всеоружии.
