Он переводил дух и чесал в затылке, после чего изрекал:
— Но мы все же постараемся…
ТАБЛИЦА
В библиотеке он повесил собственноручно изготовленную таблицу, которую вычертил и заполнил, размышляя на досуге о судьбах горячо любимой Родины:
МЫ И ОНИ
(сравнительный анализ активности населения стран Европы и России — с начала ХХ века до наших дней).
1900–1920 годы
США — изобретен паровоз.
АНГЛИЯ — изобретен телефон.
РОССИЯ — митинги и демонстрации, наиболее активные люди идут к царю на поклон, пассивные — распродают вишневые сады.
1920–1940 годы
США — укрупнение картелей.
АНГЛИЯ — Форд завоевал господство.
ФРАНЦИЯ — родился Карден.
РОССИЯ — собрания, показательные процессы, уничтожены крестьянские хозяйства и военачальники.
1940–1960 годы
США — резкий скачок промышленного развития.
АНГЛИЯ — резкий скачок угледобывающей промышленности.
ФРАНЦИЯ — расцвет виноделия.
РОССИЯ — самые предприимчивые и деловые строят на крышах голубятни.
1960–1980 годы
США — скачок в развитии электроники
АНГЛИЯ + ФРАНЦИЯ — строительство тоннеля под Ла-Маншем и разработка новых технологий возведения домов.
РОССИЯ — БАМ. Атоммаш, проекты поворота северных рек, деловые люди уходят в тень.
1980 — н. вр.
США — развитие кабельного телевидения.
АНГЛИЯ — всплеск банковской активности.
ФРАНЦИЯ — полиграфический бум.
РОССИЯ — митинги, демонстрации, разборки в Думе, наиболее активные их возглавляют, наиболее пассивные точат саперные лопатки, наиболее дальновидные уезжают за рубеж.
ОТСТАЛОСТЬ
— Впрочем, — говорил он. — Нет ничего страшного в том, чтобы плестись в хвосте цивилизации. — Зато можно пользоваться всеми ее благами, не прилагая особых усилий. По крайней мере не надо таранить лбом неизвестность, штурмовать неоткрытое, изобретать неизобретенное… В каком-то смысле отсталость — наиболее выгодная позиция.
ИСТОРИЧЕСКАЯ МИССИЯ (объективный взгляд)
— Провидение дает каждому народу возможность сыграть в истории свою роль, — говорил Маркофьев. — Каждая нация по очереди выходит на авансцену. И словно бы произносит свой монолог. Иногда очень долгий. Остальные на это время умолкают и отступают в кулисы. Их функция в такие периоды — вспомогательная, эпизодическая, зачастую лакейская.
Иногда может показаться, что солирующая партия отдана какому-то народу навсегда. Пожизненно. Сколько античных развалин понатыкано по всему миру, их обломки встречаешь и в Турции, и в Тунисе, и в Крыму. Иногда какому-то избраннику небес по тем или иным причинам позволяют исполнить свой монолог или арию даже дважды, причем порой в совершенно различных амплуа — Реформация и фашизм в Германии, но как бы долог и пышен ни был речитатив, рано или поздно ему приходит конец: истощившись, перенапрягшись, отдав все силы солированию, артист, то есть сказавшая свое слово нация, тихо ретируется. И еще хорошо, если в гримерку. А то ведь прямиком — на свалку. Вместо дружного хора миллионов согласно певших граждан могучей державы до слушателя теперь доносятся отдельные голоса редких представителей некогда могучей державы — писателей, политиков, преступников, сумевших прогреметь своими изощренными деяниями на весь мир. Это — последние всплески затихающего после бури моря. Греки, итальянцы, немцы — где они теперь? Мелкие торговцы, приятные или не слишком приятные собутыльники, сытые бюргеры… Нации, как и люди, имеют тенденцию дряхлеть и умирать.
ЗАКАТ ЕВРОПЫ
— Европейцы уже исполнили свое предназначение: подарили миру эпоху Возрождения, христианство, открытие Америки, — говорил он, — и теперь должны уступить место другой расе…
Он восклицал:
— Старушка Европа! Именно это избитое сравнение приходит на ум, когда смотришь в лица населяющих Старый Свет людей. Вот именно — Старый! Видишь следы вырождения, присущие древним дворянским родам, лишенным притока свежей крови. Браки внутри одних и тех же кланов, среди одних и тех же семей, сплетенность ветвей по существу одного и того же дерева, усталость поколений и ослабление корневой системы… Европа пребывает в расслаблении. Попивает, покуривает, утратила бойцовскую форму. То ли дело молодые нации, получившие от своего Бога запрет бражничать. Не все, но фанатики исполнят приказ. И произведут здоровое потомство. Ох, и огребет же Европа за свою самонадеянность и якобы превосходство…
Он сказал:
— Молодые нации и народы будут наследовать планету. В уютных австрийских особнячках поселятся белозубые негры, респектабельные районы Лондона наполнятся шустрыми китайцами, парижскую Эйфелеву башню преобразуют в минарет фундаменталисты… Произойдет естественная революция, похожая на российскую, когда толпы безродных рабочих и крестьян стерли с лица земли жалкую горстку неспособной постоять за себя элиты. Европа находится по отношению ко всему остальному миру в том же положении, в каком находилась верхушка русского общества накануне революции 17-го года — по отношению к остальному дикому и дремучему населению.
Так он теоретизировал… Но помимо того, что был блестящим философом, оставался и непревзойденным практиком!
СЕКРЕТНАЯ МИССИЯ
Было решено, что с секретным заданием в Москву отправится Моржуев. На него возлагалась функция: передать деньги спикеру Госдумы, который (по договоренности с Мишей) готов был подписать любую бумагу, разрешающую Маркофьеву приобретение любой собственности и любого количества акров земли за рубежом и на любой из планет солнечной системы.
РАДОСТИ В ОДИНОЧКУ
Я горячо приветствовал затею. Я давно (честно признаюсь, из лично-корыстных побуждений) ратовал за перенесение театр наших действий на территорию России. Почему настаивал на этом? Нужно ли объяснять?
Разве мог я вкушать радости, которые передо мной искрились — в одиночестве? И сугубо эгоистично… Я скучал по Веронике. Не давала покоя мысль о Машеньке — ее больной девочке… И о бывшей моей жене Маргарите. И собаках Джеке и Джое, которых ей чем-то, но не на что было кормить. И о родителях. Я постоянно думал о своей дочке Кате. Которая все еще оставалась без крыши над головой. Как они все без меня обходились и справлялись?
Увы, Маркофьев не отпускал меня от себя ни на минуту. Я был нужен ему как фиксатор и хроникер, как постоянный запечатлитель каждого шага его поучительной и великой жизни.
О СЕБЕ
Думая о нем, я задумывался о себе. Задавался вопросом: "Что я за человек?" И открывал много неожиданного.
Мне было скучно и даже неинтересно ходить в театр или на концерт одному. Мне хотелось, чтобы радость делил со мной кто-то сидящий рядом.
