Я сказал Пепи, что, возможно, мы имеем дело с сыщиком, но друг успокоил меня, сказав, что подобное явление не внове для него. Восторженные сторонники лагеря защиты прав волосатых частенько приходили в кафе, дабы лицезреть своего любимца…
И все-таки было ясно, что усатый преследует меня с тех пор, как я вышел из кафе. Я быстренько вспомнил обо всех своих делах за последнее время, которые могли бы выставить меня перед властями в негативном свете. В результате этих размышлений я ускорил шаг. Как я уже намекал, я жил двойной жизнью большого шалуна и мелкого мошенника. Время от времени я оборачивался, стараясь не привлекать излишнего внимания и делая вид, будто гляжу вслед хорошеньким женским ножкам. Однако я с растущим беспокойством убеждался, что незнакомец сохраняет дистанцию и иногда подходит ко мне слишком близко. Настойчивость преследователя развеяла мои сомнения, я дал газу и свернул в переулок. Иногда я забавлялся, по-детски подпрыгивая, но расстояние между нами неумолимо сокращалось. Из груди моей вырывались стоны, сердце дико колотилось.
Надо оглушить его ударом по голове, подумал я, нелегально пересечь границу, эмигрировать в Канаду и начать новую жизнь — маленькая ферма, индейки, работа в саду…
В свете технических трудностей при осуществлении этого плана я решил отдаться в руки палача. Я уже совсем было собрался остановиться, когда услышал крик преследователя: «Эй, постойте!»
Нет, дружок! Я готов сдаться добровольно, но не по принуждению! Во мне проснулся инстинкт самосохранения, присущий заядлым читателям детективов. Мы как раз миновали жилой дом типа пассажа; я знал, что там есть сквозной проход. Я прошел его насквозь, вышел, тяжело дыша, с другой стороны, но там меня уже ждал мой преследователь.
— Сволочь! — закричал я. — Чего тебе надо?!
Усатый поспешно снял шляпу.
— Приветствую вас, господин, — сказал он, так же тяжело дыша, — я изготовитель париков.
* * *
Иногда судьба преподносит нам сюрпризы, порой слишком неожиданные. Прошло полчаса прежде, чем я вник в суть дела.
Мы представились друг другу и направились в ближайшее кафе. Там он рассказал мне, что его зовут Андрей Тровиц, и открыл причину, по которой гнался за мной.
Производитель париков читал статьи Пепи с большим вниманием, ибо общенациональная проблема защиты волосатых уже давно не давала ему покоя — спрос на парики в последнее время достиг небывалых масштабов.
— Такого никогда прежде не бывало, дорогой господин. Раньше я продавал несколько дюжин париков за год, но теперь я опасаюсь принимать новые заказы, ибо боюсь не справиться с их возросшим потоком. На нас давит непомерная нагрузка, господин Пинто. А у меня всего двое работников — это мой подмастерье и я сам в качестве президента фирмы. Я просто не знаю, что делать.
Тут я в мгновение ока понял практический смысл намерений президента фирмы.
— Господин Пинто, если бы вы знали, какие почтенные люди являются нашими клиентами! Эти господа готовы платить любые деньги за седой парик. Перед нами огромный бизнес, господин Пинто. Скажу откровенно: в стране такое количество лысых, что можно разбогатеть.
Я пододвинул свой стул поближе к господину президенту. Всеми своими клеточками я почувствовал, что должен сейчас проявить максимум находчивости и разумности, ибо такая удивительная возможность предоставляется, может, раз или два в жизни. В моем буйном воображении явление лысины в нашей стране становилось дойной коровой в парике, вымя которой просто разбухает от капиталов…
Мой друг Андрей видел вещи в том же свете, поэтому он и искал контактов с Пепи. Андрею удалось с помощью сложной разведывательной операции установить, что великий Шумкоти пребывает в кафе «Хоп», однако от Йони он узнал, что доктор Шумкоти категорически избегает контактов с посторонними. Поэтому президент не осмеливался обратиться к нему напрямую.
— Кроме того, — говорил президент, — я не мог игнорировать пламенного патриотизма, коим проникнуты все статьи доктора Шумкоти. Как я мог обратиться к столь выдающемуся человеку с материальными вопросами? У меня нет сомнения, что столь чистый человек вышвырнет меня одним пинком. Как мне было сказать ему, что он должен сосредоточиться на общенациональной проблеме защиты прав волосатых, и тогда моя фирма постарается материально компенсировать его заслуги в этой области? Ведь ясно как солнце, что деятельность господина Шумкоти никак не связана с экономическими импульсами.
— Правильно. Абсолютно правильно! Мой друг Шумкоти просто выгнал бы вас, как изгоняют тараканов из дому. Он мой лучший друг, и кому как не мне знать, насколько чисты его помыслы.
— Значит, я правильно угадал, обратившись именно к вам. Статьи Шумкоти свидетельствуют о высочайшей моральности их автора. Поэтому мне и пришла мысль обратиться к вам, дорогой Гидеон, как к единственному человеку, у которого есть свободный доступ к доктору Шумкоти. Тема эта весьма деликатна, и я ни в коем случае не хотел бы, чтобы мое к вам обращение рассматривалось как попытка подкупа.
Я всеми силами попытался удержаться от рассмотрения предложения президента как попытки подкупа, однако потерпел неудачу.
— В чем же я должен убедить моего друга? Ведь я не готов на все.
— Конечно! Я хотел просить лишь, чтобы господин Шумкоти продолжал пригвождать к позорному столбу этих лысых сволочей. Пока нынешняя конъюнктура будет сохраняться, я буду переводить на ваш счет, Гиди, определенные суммы.
Мы приступили к длительным экономическим переговорам, приведшим к весьма значительным результатам. Соглашение было заключено на испытательный срок в шесть месяцев, в течение которых мне было обещано 12,5 % (двенадцать с половиной процентов) от доходов брутто фабрики Тровица по производству париков. Эти деньги я волен тратить или инвестировать по своему усмотрению.
Андрей показался мне серьезным бизнесменом и порядочным человеком. Его глаза излучали наивность и желание помочь ближнему, то есть мне лично. Мы тепло расстались, пожав друг другу руки.
— Положитесь на меня, дорогой, — сказал я, пряча в кошелек скромный аванс, — главное — не разглашать содержание нашего секретного соглашения. И прежде всего не говорите об этом моему дорогому другу Шумкоти, ибо он отвесит вам оплеуху, Тровиц, своими руками, чуждыми всего материального.
Я видел, как по телу производителя париков прошла дрожь. Я пожелал ему всяческих успехов и продолжил свой путь, сохраняя в сердце самые приятные воспоминания о нашей встрече.
* * *
Фортуна постепенно стала поворачиваться ко мне лицом, и знаки ее внимания стали все явственнее проявляться день ото дня.
Идея, сверкнувшая когда-то в моем мозгу — о том, что Пепи должен выявить в своей газете подлинное лицо лысого Пулицера, — эта блистательная идея моего незашоренного мозга начинала приносить свои плоды. Я имею в виду не только финансовые услуги, которые оказывал мне Пепи благодаря моему силовому давлению, — нет, я говорю и о моральной поддержке, которая была мне обещана благодаря доверию ко мне серьезного предприятия по производству париков, что, разумеется, нашло свое выражение и в материальном эквиваленте.
