План организации новых выборов был для нас неожиданностью. Правительство перепробовало тысячи путей, чтобы выбраться из кризиса, но все было напрасно. Порой оно предлагало решить проблему лысых законным путем, а иногда выступало против пророков с шевелюрой, подобных нам. На этот раз правительство вознамерилось попытать счастья, объявив новые выборы, и тем самым показало всем, что оно полностью утратило чувство реальности. Проявляло свою силу правительство лишь в арестах лысых, принадлежащих к антинациональным кругам.
Мы, защитники волосатого дела, были благодарны руководству страны за эти действия. В те дни полиция арестовала группу вольных каменщиков, прятавших пишущую машинку. Их руководитель, молодой лысый мошенник, вел себя в особом трибунале весьма нахально. В своем последнем слове он, намекая на нас, заявил, что у правительства две левые руки, и оно готово терпеть даже всяких беспутных чертей, если это продлит его власть.
— Однако господа у власти забывают, — утверждал этот лысый наглец, — что черти могут утащить в ад.
В то время мы уже покинули съемную комнатушку. Я переехал в новую восьмикомнатную квартиру, которую доктор Шимкович снял для меня и моей жены за время нашего медового месяца. Эта квартира полностью соответствовала эстетическим критериям Национального движения защиты волосатых. Стиль мебели был строго выдержан, роскошные ковры заглушали шум — все это делало наше новое жилье весьма приятным. Прогуливаясь по своему новому дому, я с чувством глубокого удовлетворения отмечал, что моя деятельность на благо нации не была напрасной. Я понял, что люди, работающие не покладая рук не ради материальных благ, достигают значительных успехов, а те, кто гонятся лишь за внешним благополучием, несут наказание. Ведь эта квартира принадлежала какому-то лысому богатею, который от стыда бежал за границу.
Во время моего отсутствия мне прибыла повестка с требованием явиться в суд по делу, связанному со свободой слова, — «Пулицер против Пинто». До начала суда оставался еще месяц. Мици работала у лысого черта вплоть до самого замужества и утверждала, что ее босс вовсе не сломлен последними событиями на антилысистском фронте. Напротив, он преисполнен убийственного гнева. Когда Мици мне все это рассказала, я обрадовался. Я напоминал себе тореадора, которому, наконец, попался достойный бык.
Только мысли о вдове Шик, страдающей в тюремных застенках, не давали мне покоя. У этой доброй женщины все время возникали новые требования, которые невозможно было выполнить. Она даже начала прибегать к шантажу. Во время последнего свидания с госпожой Мольнар заключенная прошептала:
— Скажите Пинто, что я больше не могу.
Разумеется, она намекала на то, что в конце концов может подло предать меня, заявив, что найденные у нее доллары принадлежат мне. Вместе с тем я чувствовал себя в определенной степени обязанным этой женщине. Я попытался компенсировать ей свой моральный долг и спросил доктора Шимковича, какова сумма, за которую власти готовы закрыть дело. Цена, которую мне предложили, никоим образом меня не устроила. Тайный представитель генерального прокурора потребовал такую большую взятку, как будто речь шла об оправдании серийного убийцы. Поэтому я прекратил попытки освобождения вдовы официальным путем и попытался найти более дешевый способ вызволить благородную женщину из застенок.
* * *
За несколько дней до выборов мы созвали общее массовое собрание. После длительных совещаний мы назвали его «Первый Всемирный конгресс по общенациональной защите волосатых». Мы выбрали большой зал на территории городского рынка. Этот зал мог вместить десятки тысяч пламенных приверженцев Национального фронта. Для обеспечения присутствия широких масс мы пустили слух, что по окончании работы Конгресса состоится жарка быка целиком на вертеле с последующей всеобщей торжественной трапезой, а также что среди участников будут разыгрываться ценные золотые медали.
Павильоны рынка были тщательно задрапированы фиолетовой бумагой. В самом здании, напоминавшем огромный ангар, была сооружена деревянная сцена, которую построила серьезная фирма, связанная с нашим движением. Над сценой развевались флаги с победным символом Гарпуна. Под потолком красовался огромный лозунг:
Ни к чему теперь сомненья —
Лысых бей — вот все решенье!
Если лысых будем бить,
Хорошо мы будем жить!
Президиум из трех человек тронулся в путь из штаба партии. Мы были в фиолетовой форме, пошитой специально по такому случаю. Форма состояла из фиолетовой рубашки и такого же цвета носков и сапог. Мы уселись в партийную машину и снова начали выяснять, кому что делать. Пепи с большой тревогой спросил меня, выучил ли я наизусть свое выступление, которое написал для меня доктор Шимкович. Я успокоил его, сказав, что неоднократно отрепетировал текст перед зеркалом, однако собираюсь добавить неожиданную эффектную концовку, почерпнутую из глубин своего интеллекта. Услышав это, Пепи жутко перепугался и попытался протестовать всеми доступными ему способами. Я обратил его внимание на то, что я являюсь вождем партии и посему вправе делать все, что мне взбредет в голову. Тут Пепи провел совершенно неуместную параллель между мной и бараном-вожаком, а я в ответ на это осуществил сжатие его горла своей мощной рукой и несколько раз с силой привел его голову в контакт с дверцей машины. На протяжении поездки я неоднократно повторял в быстром ритме вышеописанное действие, а мой друг молча таскал меня за волосы, поскольку шум нашего общения не должен был привлекать внимание водителя. В конце идеологических дебатов мне удалось мощно обхватить тело моего друга и спихнуть его на дно машины, но тут мы прибыли на рынок, и народ стал выкрикивать в нашу честь «Пинто — Шумкоти! Пинто — Шумкоти!»
Громкие здравицы, долетавшие до небес, сопровождали нас, пока мы выходили, обнявшись, из машины и готовились пройти вдоль почетного караула товарищей в фиолетовых галстуках, выстроившихся в две шеренги, плотные, как стена. Затворы фотокамер щелкали непрерывно. Однако праздничная атмосфера была несколько подпорчена запахом, исходившим от ближайших помоек и разносившимся по просторному залу. Мы официальным образом решили игнорировать это препятствие, стараясь не дышать глубоко.
Зал, к нашему удивлению, оказался слишком просторен для участников Конгресса, поэтому я высказал серьезные претензии доктору Шимковичу, обвинив его в недостаточных усилиях по привлечению необходимого количества лохов.
— Я не виноват, дорогой вождь, — защищался адвокат, — ведь все население страны близко по убеждениям к защитникам волосатых, однако далеко не все проявляют достаточную активность в рамках акций Общенационального фронта гарпунеров.
— Шимкович, — сурово ответил я, — слова «нет» для меня не существует!
В зале было несколько полицейских, и некоторые из них незаметно аплодировали, когда я вошел в зал, тогда как другие реагировали на наше появление враждебно. Один из наших активистов у входа сорвал фуражку с пожилого полицейского и, увидев, что тот лысый, с силой пнул его под дых. Другой гарпунер присоединился к патриотической акции первого, и оба стали кричать:
