Через несколько дней после выборов швейцар нашего дома начал интересоваться, не существует ли и для него возможности стать членом парламента. Пепи сперва отказался даже говорить с ним на эту тему, указав, что швейцар в свое время не стыдился получать чаевые из рук лысых, а посему недостоин нашего доверия. Через некоторое время, однако, мне пришлось согласиться и, за неимением других кандидатур, ввести его в парламент. Сделал я это, правда, весьма неохотно, ибо от швейцара разило алкоголем не меньше, чем от Пепи.
Мой друг ввел в парламент людей, которые заботились о его здоровье — маникюрщицу и массажистку, — а также своего брата-близнеца. Кроме того, Пепи обратился через нашу газету с призывом к читателям:
«Требуются мужчины 16–32 лет, с пышной шевелюрой, для выполнения высших государственных функций, при условии, что их зовут Шумкоти. Умение читать и писать обязательно».
Около девяноста человек откликнулись на это предложение, но лишь одиннадцать из них носили, как было обусловлено, имя Шумкоти, а прочие оказались Берковичами и т. д.
Видя, что я лопаюсь от смеха, Пепи обиделся не на шутку:
— Тебе что, жалко, если мои родственники будут в парламенте?
— Да ладно тебе, — рассмеялся я, — можно подумать, что это твое аристократическое имя — настоящее. Ты ведь Пепи Гольдштейн, если я не ошибаюсь.
— Имя не имеет значения. Значение имеет родство.
Я не стал с ним спорить, поскольку нам очень нужны были люди с густой шевелюрой. Поэтому я весьма сожалел, когда один из ветеранов нашей партии, Артур Мольнар, не получил мандата. А дело было так: Артур развил активную деятельность по распространению наших идей, выступая на различных митингах в пригородах вплоть до самого дня выборов. На одном из особо массовых собраний, где он был главным оратором, Артур своими лозунгами хлестко клеймил лысых позором, бросая в толпу возгласы:
— Можно ли договориться с лысыми? Нет! Могут ли лысые оставить нас в покое? Нет! Может ли быть на земле мир, пока существуют лысые? Нет, нет и нет!
При каждом таком возгласе оратор энергично качал головой, так что его парик все время съезжал набок, а при словах «нет, нет и нет!» в конце концов соскользнул и упал. Толпа, опьяненная речью оратора, в экстазе набросилась на него и чуть не растерзала насмерть.
Однако это не сломило дух нашего верного сторонника.
— Человек может защищать принципы волосатых, даже не имея волос, — стонал Мольнар под ногами разъяренной толпы, — в конце концов, нам не запрещена самокритика…
Он еще успел выкрикнуть: «Да здравствует Пинто!» — до того, как потерял сознание.
Я почувствовал, что мой моральный долг — и не только из-за нашего общего военного прошлого — навестить Мольнара в больнице. Я принес ему букет цветов и три новых парика производства фабрики Тровица.
Артур лежал на больничной койке во всем великолепии своей лысины, так как разъяренная толпа разорвала его парик в клочья. Увидев мои подарки, несчастный расплакался от счастья.
— Какой почет! — шептал он. — Господи, я так хотел в парламент…
— Успокойтесь, Артур, вы еще будете депутатом парламента.
Однако на самом деле все было не так просто. Когда доктор Шванц узнал о моем решении, он тут же подал в отставку, и я принял ее без колебаний. В ответ на это налоговый инспектор поспешил изложить мне свою позицию:
— Я не могу смириться с тем, что в парламенте будет заседать лысый депутат от нашей партии. Так что извините, дорогой вождь.
Я посмотрел ему прямо в глаза и ответил без колебаний:
— Послушайте, Шванц, здесь я решаю, кто лысый, а кто нет!
Лишь позже мне стало известно, что мой гуманный жест предотвратил семейную трагедию. После того фатального случая с париком Артура, а также в духе современности, то есть различного социального статуса лысых и волосатых, госпожа Мольнар потребовала развода. Возможно, она опасалась, что, имея лысого мужа, утратит свой высокий социальный статус зам. председателя женского отдела партии. Однако после того, как я пообещал Артуру кресло в парламенте, в семье вновь воцарился мир.
Партийное руководство попыталось отмежеваться от привилегий, которые я предоставил Артуру. Доктор Шимкович, наш советник по внутренним делам, как-то с кислой миной спросил меня:
— Если такое возможно в Движении защиты волосатых, то тогда ради чего все это?
— Чтобы получать много денег, — прозвучал мой несколько прагматический ответ, намекающий на некое средство для ращения волос, пользующееся большой популярностью на рынке. Этот ответ полностью удовлетворил вопрошавшего.
Пепи интересовало лишь одно — заплатил ли я за три парика, подаренных Артуру Мольнару? Я не счел нужным отвечать на этот вопрос.
В этот напряженный период у нас возникли определенные трудности с Гагаем, почтальоном на пенсии. Я облагодетельствовал своего бывшего соседа, обладающего слабыми интеллектуальными способностями, мандатом депутата, чем открыл перед ним путь к успешной общественной карьере. Однако старик вместо того, чтобы радоваться своему счастью, явился ко мне, причем на его лице был отражен весь его хронический идиотизм. Этот старый дурень заявил, что не собирается быть общественным деятелем или чем-то в этом роде, поскольку в этой сфере слишком много нехороших людей.
— Если это и так, — ответил я ему, — то вы, находясь на законодательной должности, сможете попытаться исправить их. Есть ли более достойная задача, чем помогать ближнему?
— Есть, — ответил он, — я бы хотел работать в конюшне. Лошади — хорошие, господин Пинто.
Разумеется, я изгнал его из своего офиса. Было совершенно ясно, что близость к лысому Цуцлику привела беднягу к окончательной утрате остатков способности восприятия действительности. Однако сильно наказывать его я не стал, поскольку Мици с ее наивным мировоззрением весьма тепло относилась к умственно отсталому старику. Надо отметить в связи с этим, что моя жена тщательно соблюдала наше соглашение и не вмешивалась в мою политическую карьеру даже в напряженные периоды наших отношений. Ее отец тоже практически исчез с моего жизненного горизонта, и от меня даже скрывали, где он прячется.
— Папа в надежном месте, — заявила Мици, предотвратив дальнейшие расспросы поцелуем, — да здравствует Пинто!
Разумеется, мне было тяжело что-либо возразить на подобный ответ.
Надо отметить, что после выборов количество лысых на улицах резко уменьшилось. Эти подлецы заперлись в своих квартирах с видом святых, которых вот-вот потащат на костер. Такие игры в прятки можно было объяснить еще и тем, что доходы предприятия «Тровиц и К, парики» взлетели до небес. Не раз я расстраивался из-за того, что мне приходилось делиться с Пепи изрядными доходами от реализации париков. Однако это был необходимый на тот момент политический компромисс. Ведь политик постоянно должен принимать болезненные решения, как выразился мой коллега Черчилль. А если он такого и не говорил, то думал об этом.
