— Еще говорит…
По сути, и Дольникер почувствовал некоторую усталость; в голове его отзывались тревожные сигналы профессора Таненбаума, но язык уже не слушался его, и политик тащился дальше, увлеченный потоком собственного словоизвержения…
Когда Дольникер рухнул на стол и голос его затих, все проснулись из-за внезапно наступившей тишины. Малка тут же бросилась к своему рыцарю отпаивать его остывшим чаем, а Зеев со вздохами укора поглаживал спину политика, не извлекающего уроков из жизни. Дольникер пришел в себя довольно быстро, его багровое лицо стало мертвенно-бледным.
— Может, пойдем домой? — предложил резник, и на этом весь совет встал. На лицах депутатов промелькнул и исчез огромный вопросительный знак относительно того, что же здесь происходило. Политик попытался остановить их слабым движением руки.
— Зеев, — взмолился он, — сперва прочтите манифест…
Секретарь с немым укором воздел глаза к небесам и начал с головокружительной скоростью зачитывать основные пункты, подготовленные еще с вечера:
1. Староста является высшим административным главой совета.
2. Староста избирается жителями деревни сроком на полгода с правом пролонгации.
3. Первые законные выборы состоятся через два месяца. До этого времени сохраняется статус-кво.
4. Выборы будут свободными и демократическими.
Члены совета топтались на месте в нетерпении. Глаза их были полузакрыты. Даже работа сутки напролет в поле не измотала бы их до такой степени.
— У кого есть вопросы? — спросил Зеев.
Лишь резник задал вопрос — можно ли уже расходиться?
Политик только попросил присутствующих подписать документ, и каждый вывел свое имя под «манифестом». Один сапожник поставил напротив своего имени магендавид вместо подписи. Затем участники собрания разбежались по домам и рухнули в свои кровати, словно мешки с мукой, которым выпало счастье достичь муниципального величия.
Глава 8
На пути к спасению
Результаты первого заседания Временного совета стали известны жителям Эйн Камоним в несколько туманном виде. Представители деревни помнили процесс заседания лишь до того момента, когда инженер встал, положил перед собой часы и начал говорить. То, что случилось потом, начисто стерлось из их памяти. Однако после обеда в деревню прибыл грузовик «Тнувы», несмотря на то, что его не заказывали. Водитель привез сенсационное известие, которое оставило далеко в тени конфликт вокруг должности старосты. Он информировал о предстоящем прибытии Геулы — супруги политика, которая приедет во главе представительной делегации. Они приедут в деревню завтра утром, чтобы забрать с собой Амица Дольникера и его секретаря. Он, водитель, был послан самим директором «Тнувы» Шолтхаймом встречать машину с делегацией перед тоннелем у въезда в деревню, дабы они не заблудились.
— Господин, — обратился водитель к Дольникеру, закутанному в грубый шарф деревенской вязки, — вы вернетесь домой с большой помпой. Не удивляйтесь, что вас повезут в город с победным шествием…
— Чего? — поинтересовался Дольникер. — Как? Что это значит?
— Господин Дольникер, вы действительно ничего не знаете?
Из слов водителя перед Дольникером вырисовалась многокрасочная картина. Как выяснилось, в то утро, когда политик исчез с горизонта, начали распространяться слухи о причинах его ухода, и некоторые из них намекали на ведомственные злоупотребления в крупных масштабах. Однако когда Шолтхайм объяснил случившееся, это произвело огромное впечатление. Государственный деятель, чья карьера, как полагали, подходила к концу, сменил свой высокий пост на пребывание в заброшенной деревне, дабы осчастливить ее жителей своим богатым жизненным опытом. Это привлекло всеобщее внимание и вызвало бурю откликов. Даже журналисты газет враждебных партий — эти писаки — вынуждены были признать, что престарелый политик отрешился от сиюминутных проблем и наблюдает теперь всю эту муравьиную суету — погоню за славой и мамоной — с высоты своего нынешнего положения, высоко-высоко, наподобие звезды во Вселенной.
Газета партии, к которой принадлежал Дольникер, выжала из этого происшествия все, что можно, и назвала это метким словом «дольникеризм». Поучительный пример Дольникера повлиял в хорошем смысле и на других членов партийной верхушки. Некоторые высокопоставленные руководители после мучительных колебаний подали в отставку и переехали жить в пустыню, в духе подлинного дольникеризма отказавшись от удобств и почета, связанных с их высокими должностями.
— Секундочку, товарищи, — перебил Дольникер и с жадностью спросил: — Может, у вас завалялась пара газет, пишущих об этом происшествии?
Водитель извинился, что не привез с собой ни одной газеты. Он, видите ли, полагал, что господину Дольникеру все равно, что там о нем болтают в газетах, ибо он уже гораздо выше всего этого, ну как звезда на небосклоне. В соответствии с требованиями текущего момента Дольникер состроил мину китайского мудреца, но в глубине души послал ко всем чертям «этого нетактичного дурака». К тому же известие о близящемся избавлении вовсе не так уж радовало сердце нашего героя. В сущности, именно в последние дни Дольникер стал хорошо чувствовать себя среди жителей деревни. Его мучила загадка — каким образом, черт побери, нашла такая глупая птица, как голубь, точный адрес, да еще на таком расстоянии…
* * *
— Господин инженер, дорогой, — плакала маленькая блондинка, — не отнимайте у меня Зеева! Он уже вещи складывает…
Дольникер затоптался, ощутив неудобство:
— Что я могу сделать, сударыня? Ведь он — мой опекун.
— Но я так его люблю!
Раздражение политика на чересчур наивную девушку вспыхнуло снова. С чего она так втюрилась в этого пустопорожнего циника, который ни о чем не думает, кроме собирания вещей?
— Уважаемая девушка! Поверьте мне — характер Зеева совершенно не соответствует вашей личности как таковой.
— Но он же такой умный и красивый!
— И красивый?
— Очень. Очки и вообще…
— Послушайте, товарищи! — повысил голос политик. — Ваша проблема никогда не будет разрешена индивидуально путем легко проходящей чувственности, а лишь в общем порядке, в масштабах всей страны, когда будет законодательно гарантировано равноправие женщин.
— Все надо мной смеются, — отчаянно рыдала девушка, трогая сердце престарелого политика, который почему-то никогда не мог устоять перед женскими слезами.
Искушенный политик подошел к девушке и погладил ее волосы цвета соломы:
— Ну ладно, девочка, — откашлялся он, — я, со своей стороны, готов остаться еще на несколько недель, но не более того…
Надежда, которую Дольникер под влиянием Дворы возлагал на секретаря, растаяла, как сон в летнюю ночь. В послеполуденный час Зеев появился в трактире и начал собирать вещи Дольникера. Сам политик сидел напротив, свернувшись в неодобрительном молчании…
