— Но несмотря на это, может ли ситуация повлиять на изменение линии внешней политики?
— В определенной степени.
— Господин Дольникер, стоим ли мы на пороге новой волны повышения цен?
— На этот вопрос позвольте ответить шуткой. Однажды некий резник пришел к раву и плакался перед ним: «Рабби, рабби, почему мне не дают дуть в шофар?»
«Я слышал, что ты не окунался в микву, — отвечает рав.»
«Рабби, но вода очень холодная, — оправдывался резник.»
«Ойф калст бласт мен ништ (на холодное не дуют),» — отвечает рав.
— Из ваших слов можно заключить, что нет опасности инфляции?
— Я, кажется, сказал ясно.
— Нам можно опубликовать ваши выводы?
— Думаю, да.
Пока шла пресс-конференция, снедаемая скукой госпожа Дольникер утащила трактирщика за пределы зала заседаний и поинтересовалась, как связаться с местным рабочим советом? Элипаз тут же начал косить и позвал жену, а сам в панике бегом вернулся в зал заседаний. Через несколько минут дверь зала вновь открылась и оттуда вышла к гостье госпожа Хасидов.
— Товарищи, — обратилась Геула к двум женщинам, тронутым такой честью, — у вас есть желание проявить небольшую социальную активность в рамках деревни?
Госпожа Хасидов и Малка обменялись взглядами, преисполненными чувством неполноценности:
— Сейчас?
— Ну конечно! Ведь завтра утром я уеду, и я надеюсь…
По правде говоря, надо отметить, что со времени прибытия в деревню Геула чувствовала непреодолимое желание что-нибудь организовать.
— У нас в Тель-Авиве есть современный детский дом, — заявила она женщинам, — и я занимаюсь этим учреждением, где находятся около двухсот сорока детей-сирот — представителей разных общин Израиля, без всякого участия или поддержки со стороны правительства.
— Господи, двести сорок сирот, — содрогнулась Малка, — и только господин инженер и госпожа Дольникер?..
— Я — Геула, — заметила функционерша, — и не я с Дольникером, а наш социальный отдел содержит это учреждение.
— Ну, тоже очень хорошо, госпожа Дольникер.
— Я — Геула, — отметила партактивистка и стала беседовать по душам с товарищами женщинами об этих невинных малютках, что вручают свою судьбу в щедрые руки жителей Эйн Камоним. Она вынула из своей сумочки толстую квитанционную книжку, на которой синей краской были напечатаны изображения веселых детей, жующих хлеб с медом и говорящих большими буквами: «Спасибо организации женщин-работниц за спасение сирот Израиля Limited». Геула передала книжку в ведение товарища Хасидов и объяснила женщинам-добровольцам, как ходить от дома к дому и просить пожертвования в обмен на квитанции — каждый должен подать кто сколько может в размере одной лиры с человека.
— Если вам удастся немного облегчить страдания бедных сирот, значит, работа стоила того и вы не зря старались, — закончила инструктаж Геула, — ну, а теперь удачи вам, товарищи женщины!
Женщины удивленно глянули на добрую женщину и на ее цветные квитанции, не набрались смелости открыто возразить и отправились на загадочную операцию.
— Послушай, Малка, — проворчала госпожа Хасидов, — ведь это, по сути, нищенство.
Малка беспомощно пожала плечами и постучала дрожащей рукой в дверь ветеринара, живущего на краю деревни.
— Ты будешь говорить, — взмолилась госпожа Хасидов.
— Нет, ты, — упрашивала Малка.
Дверь слегка приоткрылась и из-за нее послышался сонный голос Германа Шпигеля.
— Не надо давать корове столько воды, — пробормотал Шпигель из-за двери. Он попытался тут же закрыть дверь, но госпожа Хасидов сунула носок туфли в щель:
— Мы пришли, господин Шпигель, совсем по другому делу. Мы собираем деньги для несчастных сирот.
— Кто умер?
— Об этом нам ничего не известно, господин Шпигель, это знает только жена инженера госпожа Ягеула, но если вы все же дадите сейчас лиру для двухсот сорока сирот, то получите от меня такую маленькую картинку и ваше имя напишут в счете. Это нужно сделать, господин Шпигель, потому что это уменьшит проблемы сирот, у родителей которых нет денег, чтобы отправить их в школу. Разумеется, если вы не хотите, так и мы тоже не по своей воле пришли, но нам не хотелось обижать госпожу Дольникер, раз уж она напечатала эти картинки. Я же хорошо знаю, что у господина Шпигеля никогда нету денег, потому что крестьяне не платят как положено, и мой муж тоже должен вам, я думаю, но нужно и Залмана понять, он сейчас весь в заботах старосты, и как раз вчера он мне сказал: «Надо экономить, жена, сократить все лишние расходы». Так я говорю, господин Шпигель, что я бы ни гроша не дала этим близнецам, которые не мои. Если Ягеула так уж хочет помочь, пусть идет работать ради них, она довольно толстая. Ну что это такое? Ходить и выпрашивать лиру? А больше ничего не надо? Это уже слишком. Так что до свидания, господин Шпигель, извините, что помешали, привет госпоже и всего хорошего.
Женская делегация посетила еще девять домов, но удача им не выпала, и они вернулись к трактиру с тем же, с чем и пришли.
— Не дают, — пожаловалась госпожа Хасидов, — никто не хочет покупать картинки, госпожа Дольникер.
— Я — Геула, — разочарованно сказала активистка, однако полная неудача лишь подвигла ее на возобновление предприятия иным способом. Она без колебаний подозвала близнецов, дабы они искупили грехи своей матери:
— Скажите, Мейдадик и Хейдадик, вы довольны папой и мамой?
— Конечно.
— Ну тогда представьте себе на минуточку, что есть много деток, у которых нет папы и мамы. Вы хотите, чтоб и они были довольны?
— Нет, — ответил старший, Мейдад. — С чего бы им быть довольными?
Вообще-то Геула Дольникер была женщина неглупая. Она без слов подошла к машине и достала из багажника несколько коробок для пожертвований, что сопровождали ее повсюду, как верные собачки, в ее путешествиях по всей стране.
— Давайте, детки, немного понадоедаем взрослым, поиграем в сбор пожертвований, это жутко весело…
Она выкопала из сумки свежую книжку квитанций и передала все аксессуары юному поколению. На этот раз ей не пришлось вдаваться в подробности, ибо близнецы, несмотря на полную изоляцию от другой молодежи в Стране, обладали наследственной склонностью детей Израиля к эффективному сбору пожертвований. Мейдад и Хейдад вышли из трактира перед наступлением сумерек, и через часок им уже удалось навести ужас на жителей деревни. Они прятались за деревьями, вдали друг от друга, и последовательно набрасывались на крестьян. Для облегчения процесса они засунули квитанционные книжки за пазуху и трясли коробкой с пожертвованиями перед очередной жертвой:
