То ли дело возить холодильнички из солнечной Италии. От одной поездки в Милан на переговоры уже столько позитивных эмоций! Все чисто, чинно, благородно, и... шестьдесят процентов! Грациозная техника не перезревает, не гниет, насекомые ее не портят, гаишники не просят отсыпать пару килограммов. Идиллия!
Конечно, такой бизнес — дело для солидных людей. Один только холодильник, произведенный на руинах Римской империи, стоит почти столько же, сколько фургон мандаринов. Тут вращаются такие бабки, что даже для того, чтобы помечтать об этой сфере деятельности, нужно денег раз в пять больше, чем мог добыть Петр Владимирович. Но не стоит расстраиваться из-за чужого пирога. Гораздо полезнее, при терзавшей коммерсанта язве, похлебать горячего чайку с травами.
Новых сотрудников появлялось в «Конторе» все больше. Сразу же после подписания трудового соглашения все они проходили определенный ритуал: кто-то из администрации брал новобранца за руку и вел по всем отделам, представляя всех служащих и рекомендуя его самого как «молодого и перспективного», которого полагается «любить и жаловать».
Так что возможность лицезреть каждого новичка была у всех, но, за редким исключением, никто не уделял им внимания больше, чем требовала обычная вежливость, и не давал себе труда запомнить их имена и даже лица. Пришел и пришел, главное, чтобы не мешал.
Лишь изредка появлялись оригиналы, вызывающие самый живой интерес. Истоки этого интереса были различны. Так, подобранная Стасом секретарша оставляла за собой почти осязаемый шлейф, сотканный из восхищения и понятной природы интереса сотрудников-мужчин и причудливо сплетенных впечатлений сотрудниц: от болотно-зеленой зависти до искреннего восхищения и патриото-феминистской гордости за русских девушек.
Бурю восторга вызвал чернокожий выпускник института международных отношений, чье виртуозное владение шестью языками было оценено по достоинству; не знали только, чем могли пригодиться три из них: родной язык юноши-кенийца, хинди и иврит. Какой-то остряк, правда, заметил, что отдел персонала, принимая Мджумбо — так звали парня — на работу, руководствовался желанием не отстать от «Лукойла». В этом анекдоте крылся намек: на ближайшей от «Конторы» автозаправке работали посменно два здоровенных негра, и публика в дорогих лимузинах делала нешуточные крюки, чтобы заправиться с подобным шиком.
Роберт Мастерков, если рассматривать его как биологическую единицу, не дотягивал даже до оценки «заурядно». Тем не менее он умудрился задерживать на себе взоры бывалых сотрудников несколько дольше, чем того требовали приличия. Кто-то уделил ему лишнюю секунду, кто-то — целых пять. А два или три человека даже проводили Роберта взглядом.
Что же необычного было в этом юноше?
Прежде всего, манера держаться. Во время представления своей персоны коммерческим директором Роберт, демонстрируя крайнее расположение, любезность и готовность оказаться полезным своим новым коллегам, принимал позу, напоминавшую отчасти замершего столбиком суслика, а отчасти буддиста, любезно кланяющегося своему ламе. Тело его подавалось вперед, шея вытягивалась по направлению к собеседникам, и голова начинала покачиваться в такт словам коммерческого директора. При этом Роберт чудно улыбался, по кроличьи выставляя верхнюю губу, и странно щурился, как делают это на ярком солнце или при сильной близорукости. Жидкие белесые усики, ютящиеся под его весьма подвижным носом, походили на усики мышонка или иного грызуна, включая уже упомянутого. Многие обращали внимание на то, как Роберт держал руки: сложив горстями, он поднимал их к груди, от чего сходство с замершим в предчувствии опасности сусликом усиливалось.
Довершало картину облачение молодого человека. Если скользнуть взглядом сверху вниз, то гардероб его выглядел следующим образом. Белая хлопковая рубашка с рукавами явно короткими и воротником, потерявшим цвет вследствие неумелой стирки. Сквозь тонкую ткань проглядывала черная футболка с неразличимым рисунком, поверх рубашки болтался галстук дикой расцветки: какие-то асимметричные тигры, залегшие в бурых джунглях и лениво взирающие из своей засады на мир косыми глазами. Галстук был на резинке. Поверх рубашки молодой человек напялил кожаную жилетку с отрезанными пуговицами — кто-то глазастый отметил, что петли были на ней с правой стороны, — обрывавшуюся сантиметрах в пяти над поясом. Хлястик же на ней и вовсе проходил на уровне лопаток. Что еще? Штаны. Разумеется, на молодом человеке были штаны. Причем не брюки, а именно штаны: бесформенное серое нечто, не знавшее утюга и щетки, державшееся на тонком плетеном ремешке с пряжкой-аллигатором. Последний штрих — обувь: серые с черным замшевые кроссовки.
Кажется, меньший интерес Роберт вызвал бы, просто напялив клоунский костюм и размалевавшись под «рыжего».
Первое впечатление часто бывает обманчиво. Но и со временем далеко не все изменили мнение о нем в лучшую сторону. Немногие расположились к этому парню. Кто-то его жалел, как умеют жалеть у нас калик и юродивых, кто-то беззлобно потешался над ним, одергивая тех, чье злословие перехлестывало через край. Все сошлись на том, что человек перед ними недалекий, и недоумевали, откуда взялось это диво.
Роберт же с первых минут своего пребывания в фирме словно пытался сгладить первое неблагоприятное впечатление. Он был поразительно улыбчив и доброжелателен, щедр на комплименты и похвалу, вставал, когда входила дама, первым здоровался и тактично умолкал, когда его перебивали. Пару-тройку сердец ему удалось смягчить; у гораздо большего числа «конторских» он вызвал антипатию еще большую. Все его одобрительные реплики, все слова поддержки или сочувствия отдавали... в общем, в них чувствовалась фальшь. Не похоже, чтобы говорилось и делалось это от души, скорее походило на безукоризненно отработанный рефлекс. От этих неуемных восторгов запросто могло стошнить, а его улыбка с выдвинутой верхней губой напоминала гримасу пересмешника.
Как он улыбался! А улыбался он всегда, в любой ситуации. Менялась лишь ширина растяжения тонких губ. Возможно, Роберт был весьма высокого мнения о своей улыбке, ибо старался одарить ею сразу всех. Чтобы не обделить, по возможности, никого в переполненном торговом зале, ему приходилось вращать головой во все стороны и поворачиваться самому, что изрядно действовало на нервы его собеседнику...
Но довольно. Довольно язвить в адрес этого пусть и несколько чудного юноши, едва переступившего порог конторы. Может статься, я сужу о нем предвзято, а ход событий обозначит мою необъективность. Так что я, пожалуй, и вовсе оставлю это занятие — писать чьи-то портреты. Довольно. Дальше я постараюсь лишь излагать происходящее, оставляя свои впечатления при себе.
ГЛАВА II
До «Конторы» Роберт Мастерков, как оказалось, служил преподавателем китайского языка. По образованию он был педагогом. Эта подробность его биографии, едва просочившись из отдела персонала, само собой, дала пищу конторским острословам: из каких соображений отдел персонала завербовал в торговую, фирму учителя китайского? Но эта же подробность вовсе не показалась смешной сотрудникам, занимавшим административные посты: не потеснит ли их этот «китаец»? На какую должность, кроме «сержантской», могут прочить педагога?
