Архиерей побыл совсем немножко, с полчаса. Ему завтра служить в другой сельской церкви, в далёком районе, на границе с Псковской областью.
Уехал архиерей, увёз своё волшебное кадило…
Матушка сняла с головы косынку, пригладила волосы, присела у окошка, а мы помогали прибраться на столе и молчали.
— А я знаю, почему Владыка любит к нам приезжать, — сказал меньшой сын батюшки. — Он потом на плотине останавливается, купаться.
— Ждали-ждали, а нам даже слова доброго не сказали, не спросили, как мы тут, — сказал батюшка.
Но тут стала подваливать родня, матушкины племянники и сёстры, друзья и соседи, доедать архиерейское угощение.
Теперь, при своих, батюшка повеселел, попросил разрешения снять подрясник, остался в белой маечке и джинсах, умылся ледяной водой.
Он выпил рюмочку, потом половинку и ещё половинку и заговорил о пришельцах, о роботах и клонах. Скоро коров будут доить роботы.
— А если коровы сами будут роботами? — спрашивает меньшой сын.
— Ну как это коровы — роботы? А молоко тогда откуда… Коровы пока что будут живые, настоящие, если, конечно, пришельцы нам своих не пришлют. А они уже скоро… Зачем повесили красные телефонные аппараты на синих железных столбах в каждой деревне?
— Так это… чтобы люди звонили…
— А как звонить?
— Так это… карточку надо, и звонишь…
— То-то и оно, а карточек ни у кого нет, и не сказали, где брать карточки, а телефоны висят и даже сами собой звонят иногда.
— Уж и звонят?
— Да, точно, — подключается кто-то из гостей, — помнишь, стояли в очереди в автолавку, ещё Саня-тракторист бухой всё шутил, а тут телефон как зазвонит…
— Вы трубку-то сняли?
— Саня и снял, так он бухой, «алё-алё», а там ни звука…
— Кто ж с бухим разговаривать будет?
— Трубку всегда надо снимать, — серьёзно сказал батюшка. — Это пришельцы звонят. Проверяют, есть ещё в деревне кто живой или можно уже высаживаться…
— У нас батюшка всё время шутит, — объяснила матушка.
— Значит, если трубку не снимают, они подумают, что сюда уже можно пришелиться? — глаза младшего сына батюшки загораются.
Мы сходили искупаться. Эта речка (не та, на которую грешил Вадик, другая, её соседка и подруга) привыкала принимать всё больше и больше людей, и выражение у неё было почти такое же кроткое и усталое, как у подмосковных.
А Вадик опять не хотел купаться. Говорил, там внизу, на дне, кто-то сидит. Сидит и на него смотрит. Вадик постоял на берегу и домой пошёл. Уникальный тормоз.
С купания мы вернулись уже в светлых сумерках, а в этих краях очень долго светло, всё-таки триста вёрст к северу от Москвы.
За столом Вадик и батюшка негромко пели Гребенщикова под гитару.
Мы выпили чаю с толчёной чёрной смородиной и разбрелись спать.
На рассвете что-то звякнуло и стукнуло негромко, железякой об дерево, как будто открывали калитку, вынимали из петельки большой старый крючок. И ещё раз, так же, железкой об деревяшку, когда закрывали калитку.
В чердачном окошке виднелось светло-серое небо.
Казалось, что день будет пасмурный, а это просто солнце ещё не взошло.
Утром ждали батюшку, он не вышел, мы думали, ну мало ли, дел много, требы и хозяйство, искупались, позавтракали и уехали.
А батюшку потом долго искали, на серьёзном уровне. И вертолёты поднимали, и спасатели прочёсывали леса. Представитель епархии и следователь по особо важным из области жали друг другу руки…
Но не помогло.
Матушка с детьми переехала к родителям. Дом закрыли, и доброхоты присматривали, чтобы электрогенератор и картошку на огороде не растащили местные колдыри.
Старушки ждали, что вот-вот пришлют нового батюшку. Молились по домам. Шептались и про медведя, и про беглых зэков, и про любовницу в соседнем районе…
Мы тоже молились, кстати. Ходили искать.
Он ушёл, а мы остались ходить в полях, оглядывать холмистый простор, и небо, облачное и тёплое, наклоняется к нам поближе, чтобы лучше расслышать, как мы спрашиваем: «Где он теперь? Почему? Что случилось?»
И дерево, дикая яблоня у грунтовой дороги, качается в ответ: «Не знаю, ой, не знаю, что и сказать…»
А Вадик, хоть и тормоз и бестолочь, сразу догадался.
Позвали человека, и он ушёл — к тем, кто гораздо понятнее архиерея, важнее детей и матушки, роднее мокрой травы и птиц…
Народы
Действуют:
Вадим Иванович, представитель местной власти
Надежда, сельская учительница
Гость
Рассказчик
Октябрь, в полях ветер и листья, и кажется, что октябрь везде, на всём белом свете, и листья летят по всей земле…
В кабинете Вадима Ивановича, главы сельской администрации, уютно, натоплено, пахнет яблоками, печкой.
На стене портрет президента, икона Николая Чудотворца и карта района.
Вадим Иванович сидит за столом и смотрит на своего гостя — невысокого щуплого мужчину в кепочке, джинсах и пиджаке, смуглого, темноглазого, явно нездешнего, «неместной» наружности.
Гость сидит на стуле перед столом Председателя, с любопытством глядя по сторонам.
Входит Надежда, молодая учительница сельской школы.
Надежда. Звали, Вадим Иваныч?
Председ. Давай, Надежда, помогай разбираться. Видишь, гость у нас.
Надежда смотрит на гостя, и он молча приветливо улыбается ей.
Надежда вопросительно смотрит на Председателя.
Председ. Не пойму, кто такой. Хоть милицию вызывай.
Надежда. Может, Оли Мухиной родня, с Пеновского района? Они там, в Пено, все рёхнутые маленько.
Председ. Ты ксенофобию не разводи, пеновские — нормальные ребята. Какой язык детишкам преподаёшь?
Надежда. Английский.
Председ. Вот и действуй. По-русски он не шарит, вот что. Мужики у колодца обнаружили. И сидит на корточках, и курит, совсем как наш. А по-русски-то не шарит.
Надежда поправляет косыночку на голове и строго, как на ученика, смотрит на Гостя.
Надежда. Инглиш?
Гость нерешительно кивает.
Надежда. Нид хелп?
Гость. Вай-фай?
Председ (усмехается, так как от детей своих и внуков знает, что такое вай-фай). Вай-фай, как же… «Макдоналдс» ещё… Суши-бар… Надя, скажи ему, у нас Интернет только на кладбище. Кладбище на пригорке, на кладбище колокольня, на колокольне модем хорошо ловит.
