— Не горюй, — утешает он. — Забудь. Зачем тебе такая дура? Ты еще вон молодой совсем… Поживи, оглядись… А девушек на свете много, успеешь еще…
Саня кивает со вздохом.
16
Аня дома. Она занимается музыкой — плохо играет на скрипке.
Толя-Тормоз, сидящий с журналом в шезлонге, вздыхает и оглядывается на дом с тоскливой досадой.
17
Под мостом через узкую речку сидит Аня с подружкой Амарантой — коренастой девочкой с грубоватым лицом.
Амаранта смотрит на свои ладони. Потом на тыльные стороны.
— Проходят? Проходят, правда же?
— Ну да, в общем-то, — нерешительно говорит Аня. — Ты мазь-то мажешь, которую у экстрасенса купили?
— Мажу, — уныло сказала Амаранта.
— Ты лягушек в руки не брала? Говорят, от лягушек бородавки бывают.
— Говорят еще, бородавки у тех вырастают, кто одно место трогает, — поделилась Амаранта.
— Да? — Аня испугалась. — А ты что, трогаешь?
— Да нет, — неуверенно сказала девочка.
— Пошли? — Аня встала. — Мне до семи разрешили.
Они вышли из-под моста на дорогу.
Навстречу Саня-Лисапед идет, велосипед катит, улыбается девочкам приветливо. На Сане — отличная лайковая куртка.
18
Аня в гостях в старом доме.
— А откуда у Лисапеда такая куртка?
— Я подарил.
— Ничего себе…
— Грустно мне было, вот и подарил. Когда грустно, надо кому-нибудь что-нибудь подарить.
— А почему тебе было грустно?
— Если честно, мне было грустно из-за нее, — человек кивнул на зеленую картину.
— Из-за картины?
— Из-за той, которая ее нарисовала.
— Потому что она умерла?
— Потому что я ее сильно любил.
— А она тебя — нет?
— И она меня любила. А еще я ее мучил. И она меня мучила.
— Зачем мучить, если любишь?
— Это бывает у взрослых. Взрослая глупость. Любили и мучили. Господи… Теперь вот нет ее больше…
Он умолкает, и лицо у него такое безутешное, такое угасшее, что Аня робко, едва касаясь, гладит его по голове. Не глядя на Аню, он берет ее за руки, в ее ладонях прячет свои глаза и молчит. Поднимает голову и уже не так грустно глядит, даже улыбается.
— Как хорошо, что ты есть на свете. Ты бы с ней подружилась.
— А она была какая?
— Какая… Ну вот если на картину смотреть умеючи, то можно увидеть ее…
19
Дом Лисапеда — деревенская избушка в два окошка. Печка, бревенчатые стены с портретами советских киноартистов, кушетка, железный рукомойник, телевизор на тонких ножках, много старья.
Лисапед в дареной лайковой куртке смотрится в старое зеркало. Приосанивается. Поворачивается. Вдруг придает лицу задумчивое выражение и говорит невнятно, но по интонации очень похоже подражая человеку:
— Ты вон еще молодой совсем… А девушек на свете много…
20
Аня и Амаранта опять под мостом. Амаранта улыбается таинственно.
— Ты что вчера на дискотеке не была?
— Не пустили, — говорит Аня. — А что?
— Ты что!
— Нет, правда? — Помолчав, Амаранта говорит: — Меня Колька Лутников на медляк пригласил.
— Да ты что?! Сам?
— Ну.
— И что?
— Танцевали. А потом он мне поклонился и руку поцеловал.
Аня молча представляет себе услышаное. Потом спрашивает:
— Руку? А как же…
— Смотри! — Амаранта показывает Ане ладони. Они почти совсем чистые, без бородавок.
— Проходят! — радуется Аня. — Теперь точно проходят! Вот это да! Это мазь, что ли, подействовала?
Амаранта опять улыбается таинственно и говорит:
— Только никому, ладно? Короче, неделю назад… Стою в теткином магазине. Потому что Алка-продавщица отошла и меня попросила пять минут постоять. А там мелких каких-то за харчами прислали, они считать толком не умеют, все путают, просят чупа-чупсов на сдачу, а денег не хватает. Рожи такие жалобные. Мне вообще мелкоту всегда жалко. Ну, дала я им чупа-чупсы, а деньги тут же свои из кармана достала и на кассу положила. Тут мужик какой-то неместный говорит: «Девушка, как хорошо, что ты добрая». Девушкой меня назвал, прикинь? Стал за молоко расплачиваться, так быстро-быстро на мои руки посмотрел и говорит: «Вот за то что ты добрая, я тебе помогу, чтобы руки чистые стали. Приходи завтра с утра к озеру». Может, он маньяк какой? И попробовать охота — вдруг поможет? Короче, прихожу к озеру, а он уже там сидит, и руки вот так сложил. Складывай, говорит, ладони, как я, только не подглядывай. И что-то такое мне из своих ладоней в мои — пурск. Щекотное. Теперь, говорит, двенадцать раз повторяй: «Моря-Марина, забери у меня то, что злыми духами принесено». А потом раскрой ладони. Я двенадцать раз честно повторила, раскрыла ладони, а там знаешь, что было?
— Что?
— Бабочка! Шоколадница. Улетела она. Он говорит: вот так от тебя все и отлетит. И парнишка, который тебе нравится, скоро сам, типа, клинья начнет подбивать. Только верить надо, и тогда обязательно сбудется. Вот… А еще он мне подарил такие перчатки… Как в кино… Как у принцессы…
— Перчатки? — Аня вскочила на ноги. — А он где живет?
— А тебе зачем?
— В старом доме, — уже не спросила, а ответила Аня.
— А ты откуда знаешь? — Амаранта насторожилась и тоже встала.
— Ты там была? — строго спросила Аня.
— А ты что, тоже была? — Амаранта готова драться.
— И он говорил тебе, что это счастье, что ты есть на свете? — чуть не плача, спросила Аня.
— Нет. А тебе говорил, значит?
Молча смотрят друг на друга.
— Правильно говорят, что все мужики — скоты, — кивнула Амаранта.
— Что же теперь делать? — спросила Аня. (Даже не спросила, а просто подумала вслух. Что делать, как быть, как доверять?)
Амаранта, как человек конкретный, сказала просто:
— Убить его надо.
— Как — убить?
