ИВАН (ставит в сторонку к стене чемодан). Угу.
РИМАС. Соль принесла? А я нашу нашел! На окне… за занавеской… оказалась.
Иван снял с гвоздя на стене платок Александры, прижал его к лицу, затем накинул на голову.
РИМАС. Ох, тайменюшка…
ИВАН (остановившись за спиной Римаса, шепотом). Красавец.
РИМАС. Молодь – мясо нежное… А запах? У-у!
Иван сел на стоящий у стола табурет спиной к Римасу, закурил.
Что они там? Наряжаются? Просто посидели бы… без затей. Смотри, Саша, втянешься… Курево дело такое.
ИВАН. Охо-хо.
РИМАС. Давай посчитаем… Когда Соня с Петром – закурила. Михаил – два, Женю на перекате из-под бревен вытащили – три, в День Победы – четыре… Сегодня пятый… (Помолчав, сел рядом, почти касаясь плечом спины Ивана.) Пока не пришли… Мою литовскую сказку тебе… Вернее, не сказку… Обычай в старину был. Давно-о-о… Еще Литва и Литвой-то не звалась. Можно?
Иван облокотился, не оборачиваясь, на стол.
Если воин после войны не возвращался домой, а никто не знал, где он и что с ним, жена была обязана ждать его три года. Три года прошло, все – имеет право выбрать себе… нового. Интересно другое: выбрала, а тут прежний на пороге. Что делать? Двенадцать больших… громадных костров разводили. Шесть с одной стороны, шесть – с другой, коридор огненный. И вот… должна была женщина пройти по нему. От начала до конца. Если выдержала, прошла сквозь огонь… Если невредима, даже волос не подпалила, значит, чиста она и нет на ней вины, греха нет… И жить имеет право с тем, с кем пожелает. А Саша… Не три, восемь ждала. И не двенадцать костров…
ИВАН. А сколько? (Стянул с головы платок, положил перед собой.)
РИМАС. Знаешь, как считать? Я не знаю. Чиста Александра перед тобой… Перед всеми. Это знаю.
Небольшая пауза.
ИВАН. Давно вы с ней?
РИМАС. Ох, Иван… (Наливает себе и Ивану водку.) С возвращением?
ИВАН. Да я уж выпил.
РИМАС. Да уж вижу. Устроил цирк: угу, ага, платок… С Петром вместе воевали?
ИВАН. Развели. Меня на Белорусский, его под Сталинград. Еще в эшелоне разделили…
РИМАС. Очень желал Губарев вас с Петром посадить. Очень. На перрон выскочили с чекистами, хотели с эшелона вас вытащить. А поезд уж хвостиком нам – ту-ту…
ИВАН. Буча была? Дело какое-нибудь на нас?..
РИМАС. Поймали б, было б дело. А так… Кому вы нужны? Не на курорт же сбежали. Рукой и махнули. Мстить начал, полютовал.
ИВАН. Губарь?
РИМАС. И Соне, и Саше. Михаила с конюшни выгнал… Голод, холод. Дрова выписывал вашим с самой дальней деляны. Осина молодая, проледеневшая – не топится. Баню жгли, помог раскатать… Все, что можно, жгли. Досталось и бабам, и детишкам. И говорить неохота.
Выпили.
РИМАС. Про Михаила знаешь?
Иван кивнул.
С зайцами в ту зиму повезло, много развелось. Я силков наставлю – один, да попадется. Если лиса не съест, принесу – отдам. Летом полегче – рыба, грибы… Крапиву молодую варили…
ИВАН. Председателя Нюра угрохала?
РИМАС (помолчав). Первое время я вместо него. Анну отправил… на лесозаготовку, на месяц в тайгу. Ничего, обошлось. Ты где пропадал?
ИВАН. До сорок четвертого в партизанах. После плена. Потом с действующей соединили, и до Берлина. А после победы – уже в Берлине – особист наш, хороший мужик – еврей! – вызвал и говорит: «Ты, Ванька, домой пока не возвращайся, а то тебя, как бывшего военнопленного, заметут на фильтрацию и… в лагерь. Жить хочешь – побегай пока по стране». Ну вот… побегал.
РИМАС. В плену был?
ИВАН (наливает себе и Римасу водку). Одиннадцать дней. Выпьем.
Выпили.
РИМАС. Из плена сбежал?
ИВАН. Ковоира загрыз.
РИМАС. Как загрыз?
ИВАН. Зубами. Из окружения выбирался – всю роту у нас посекли. В живых… не знаю: остался кто или нет. По ночам к нашим шел, днем ветками себя завалю и сплю, ночи жду. А тут в стожок у хутора залез, пригрелся и уснул. Ну и че, сцапали. Коней решили с этого стожка покормить. В подвал меня, а утром связали по рукам-ногам, в телегу кинули и на центральную усадьбу, на расстрел. Солдатик их повез. Он сразу мне несуразным каким-то показался. Пилотку вот так, поперек, надел, не как положено. Вожжами пощелкивает, че-то немецкое насвистывает… Донасвистывался, дурак.
РИМАС. Один конвоир?
ИВАН. Дак а че? Я связанный весь! А у него еще автомат. Вот в телегу закинули меня неправильно. Надо было не ногами вперед, как покойника – поторопились тут они, – а головой к коню, головой по ходу движения. Давай покажу, счас поймешь… Вяжи меня.
Иван и Римас явно захмелели.
РИМАС. Зачем? Не хочу. Где женщины-то?
ИВАН (сняв со стены бельевую веревку). Да я там… Шумнул немножко. Счас придут. Вяжи, говорю. Натурально, чтоб понял.
РИМАС. Хорошо. (Связывает Ивану руки за спиной.) Так?
ИВАН. Крепко? Ты меня не жалей… Я тебя жалеть не буду.
РИМАС. Все. Крепко?
ИВАН (сев на табурет, вытянув ноги). Ноги вяжи.
РИМАС. Ноги не буду.
ИВАН. Ладно. Ставь свой табурет перед моими ногами. Та-ак. Мы в телеге. Садись на него, спиной ко мне садись, вроде ты на вожжах. Поехала телега. В телеге мы. Настроение у тебя замечательное – на расстрел же везешь! Врага же везешь.
РИМАС. Ты мне не враг.
ИВАН. Друг? Че ж ты, друг, жену мою… скрадываешь?
Небольшая пауза.
РИМАС (сел на табурет спиной к Ивану). Говори дальше.
ИВАН. Дальше… лес вокруг… Еще птицы по верху… свистят.
РИМАС. Свистеть не буду.
ИВАН. А че? Не умеешь?
РИМАС. Не буду.
ИВАН. Ну тогда качайся. Нас же мотает… Туда-сюда, туда-сюда.
РИМАС. Ты уже делай что-нибудь, показывай… Ерундой занимаешься.
ИВАН. Хо, ерундой! К борьбе за жизнь свою готовлюсь.
РИМАС. Долго готовишься.
ИВАН. Это правда.
Входят Александра, Анна, Женя. Иван, подтянув ноги, выбрасывает их вперед.
Ну, на!
Римас с грохотом летит на пол. Иван тут же бросается на него… Схватив зубами за отворот у самого горла, с визгом и ревом рвет рубаху. Шум, крики. Женщины пытаются растащить мужиков.
АЛЕКСАНДРА. Иван! Что ты?! Иван!
ЖЕНЯ. Дядя Римас! Вставай!
