Майор. Я ничего не предлагаю.
Пауза.
Разве возмездие не акт справедливости?
Маэстро. Акт справедливости, после которого все музыканты окажутся в ваших подвалах?
Майор. Насколько я понимаю, вы не бежите страданий… А преподать урок, показать, что вы, люди искусства, не так уж безобидны и постоять за себя сможете… Маэстро, подумайте, у вас долгий путь.
Пауза.
Маэстро. Когда на могиле мальчика завянет последняя роза, мы уйдем из города.
Майор. Бог с вами, с вашими символами. Двое суток вам посидеть еще придется. Требование членов Майората. Пока вы здесь, ваши ребята будут вести себя спокойно.
Маэстро. Они не сделают ничего дурного.
Майор. И все-таки будет спокойнее.
Маэстро. Мы живем по другим законам.
Майор. Именно поэтому. Горожанам ваш стиль непонятен, раздражает, настораживает.
Маэстро. А вас?
Майор. Не знаю, не знаю. Мне пятьдесят. Пора убедиться, что я прожил верно. Открытия у гроба меня вряд ли обрадуют.
Майор ушел.
Ксенин сидит у себя в комнате за столом, что-то пишет. На нем серый свитер, штаны заправлены в сапоги. У стола рюкзак. За окном черно, изредка безмолвно вспыхивает синим: где-то далеко идет гроза. Справа хлопнула дверь и лязгнула дверная пружина. Алла Филипповна тащит за собой упирающуюся Наташу. За ними идет Семен.
Алла Филипповна (кричит). Ксенин! Ксенин! (Семену.) Держи ее. (Бежит к Ксенину.) Ксенин, ты дома?
Семен (Наташе). Наташа, зря вы. Ой, зря.
Наташа стоит, прислонившись к стене. Вся правая сторона плаща у нее в грязи. Колготки на правом колене порваны. Мокрые, слипшиеся волосы, на лбу ссадина.
Алла Филипповна (Ксенину). Сережка… Там Наталья… Скорее!
Ксенин выскочил из комнаты. Алла Филипповна за ним.
Алла Филипповна. Думала, умру… В кино с Семеном… Ленку уложили… Смотри, что делается.
Все смотрят на Наташу.
Семен. А я сначала и не понял, в чем дело. (Алле Филипповне.) Ты закричала… Я: что такое?
Алла Филипповна (Ксенину). Ласточкой нырнула… Дайте, сяду где-нибудь…
Семен. Здесь. Негде.
Алла Филипповна. Шофер хоть попался опытный. Машину аж задом наперед… повернул.
Семен. Да, почти на сто восемьдесят градусов.
Алла Филипповна. А эта в луже, прямо под бампером. Народ из кино идет… Смотрят. Таксист выскочил… тоже на нее.
Семен. Алла отбила.
Алла Филипповна. Хорошо, возле нашего дома. Бродила, наверное, бродила и – пожалуйста. Наталья, у тебя сын!.. Ты что своей башкой думаешь?
Наташа, оттолкнувшись от стены, сделала шаг к выходу, но Семен и Ксенин перехватили ее.
Ксенин (Семену). Не надо. (Тащит Наташу в комнату.)
Алла Филипповна. Сережа, может, помочь?
Ксенин. Нет. Нет. Спасибо.
Алла Филипповна. Скажешь тоже.
Алла Филипповна и Семен уходят к себе. Ксенин вводит Наташу в комнату. Усадив ее подальше от двери, достал таз, поставил его на табурет, налил из чайника воды. Подошел к Наташе, силой подвел к тазу. Наташа потянула Ксенина к двери.
Наташа. Пусти! Я убью тебя! Убью!.. Убью!..
На мгновение ослепительный белый свет залил комнату, и тут же раздался невероятный удар грома. Затем еще, еще, еще… Ксенин силой начинает умывать жену.
Наташа. Отпусти! Что ты делаешь?
Ксенин (сжав зубы, со слезами на глазах). Нет! Мы будем чистыми! Будем! Вот так! Глазки… щечки…
Наташа. Уйди! У… уйди! Не-на-ви-жу!
Ксенин, вытерев лицо Наташе свитером, замер. Оба со страхом и ожиданием, сдерживая рыдания, смотрят друг на друга. Вновь полыхнула гроза, и на землю шквалом и рокотом обрушился дождь.
На берегу реки, запрокинув голову, стоял Старик. Сквозь шум бури слышен отдаленный звон литавр.
Старик. Помоги мне, Господи! Пусть человек… Пусть человек уйдет с того берега! Пусть он уйдет и придет, когда вода упокоится!
Вспышка молнии выхватила из темноты крепко обнявшихся Ксенина и Наташу.
Тридцать лет! Тридцать лет я не видел такого шторма! Что Ты делаешь со мной, Господи!
Опять молния осветила Ксениных. Они целуют друг другу руки, глаза, плечи…
Посмотри, как дрожат мои руки! Ноги мои бьет дрожь! Я не доплыву, Господи! Опять… Слышишь?.. Он зовет…
И Старик заплакал. Гроза поспешно уходила все дальше и дальше.
Наташа. Сереженька-а…
Ксенин. Я люблю тебя.
Наташа. Сережа-а-а…
Ксенин. Я люблю тебя.
Наташа. Ты… убить себя хотел?
Ксенин. Родная моя… Я люблю тебя.
Наташа. Я знаю… Хотел…
Обняв друг друга, плачут взахлеб, счастливо.
Старик. Я иду! Я найду его!.. Я помогу этому человеку!..
Наступила тишина и стало темно. За окном вспыхивали звезды: одна, другая, третья… Пошел снег, и на его светлом, искрящемся в лунном свете фоне обозначились две фигуры. Ксенин и Наташа сидели на подоконнике, друг против друга. В руках у Наташи лист бумаги.
Наташа (читает). Пространство и звонкая тишина зала собора.
Пауза.
Появился Юн. В руках у него труба.
Ксенин. Это Юн.
Наташа. Которого убили?
Ксенин. Да.
Наташа. Тихий, едва слышный звон заструился по залу. Постепенно набрав мощь и высоту, он уже готов был сорваться вниз, как вдруг резкий, еще более высокий звук трубы подхватил и понес его туда…
Юн заиграл.
…где прощаются с одиночеством, где существует полет, где свобода и любовь, забыв разделы, забыв себя, слились в едином зените Отчаянья и Счастья.
Пауза.
Звучит только музыка.
Наташа. Сережа… Почему ты никогда… Сережа…
Ксенин. Не успел.
Наташа. Сережа…
Ксенин. Что хотите, то и думайте. Снег в августе. Вот вам. Таша, мне плохо.
Наташа. Сережа… Что? Успокойся. Так… Что, Сережа? Душно? Подожди. (Соскочила с подоконника.) Сережа… Облокотись. Здесь высоко, не падай. Сейчас. Не волнуйся. Ты хорошо сидишь? Так. Не падай. Иди… Иди ко мне… (Осторожно стаскивает Ксенина вниз.) Ну ложись, ничего… (Быстро включила свет.) Вот валидол… Где он? (На стеллаже нашла валидол.) Открой рот, Сережа. Открой. Ну пожалуйста, открой рот. (Сама силой открывает Ксенину рот, всовывает таблетку.) Молодец… хорошо, пошли на кровать? А?
