Л у к а. Эдак-то лучше! Пускай их там из собак енотов делают!..
Б у б н о в. Только… мастерская-то на жену была… и остался я – как видишь! Хоть, по правде говоря, пропил бы я мастерскую… Запой у меня, видишь ли…
Л у к а. Запой? А-а!
Б у б н о в. Злющий запой! Как начну я заливать – весь пропьюсь, одна кожа остается… И еще – ленив я. Страсть как работать не люблю!..
Сатин и Актер входят, споря.
С а т и н. Чепуха! Никуда ты не пойдешь… все это чертовщина! Старик! Чего ты надул в уши этому огарку?
А к т е р. Врешь! Дед! Скажи ему, что он – врет! Я – иду! Я сегодня – работал, мел улицу… а водки – не пил! Каково? Вот они – два пятиалтынных, а я – трезв!
С а т и н. Нелепо, и всё тут! Дай, я пропью… а то – проиграю…
А к т е р. Пошел прочь! Это – на дорогу!
Л у к а (Сатину). А ты – почто его с толку сбиваешь?
С а т и н. «Скажи мне, кудесник, любимец богов, – что сбудется в жизни со мною?» Продулся, брат, я – вдребезги! Еще не все пропало, дед, – есть на свете шулера поумнее меня!
Л у к а. Веселый ты, Костянтин… приятный!
Б у б н о в. Актер! Поди-ка сюда!
Актер идет к окну и садится пред ним на корточки. Вполголоса разговаривают.
С а т и н. Я, брат, молодой – занятен был! Вспомнить хорошо!.. Рубаха-парень… плясал великолепно, играл на сцене, любил смешить людей… славно!
Л у к а. Как же это ты свихнулся со стези своей, а?
С а т и н. Какой ты любопытный, старикашка! Все бы тебе знать… а – зачем?
Л у к а. Понять хочется дела-то человеческие… а на тебя гляжу – не понимаю! Эдакий ты бравый… Костянтин… неглупый… и вдруг…
С а т и н. Тюрьма, дед! Я четыре года семь месяцев в тюрьме отсидел… а после тюрьмы – нет ходу!
Л у к а. Ого-го! За что сидел-то?
С а т и н. За подлеца… убил подлеца в запальчивости и раздражении… В тюрьме я и в карты играть научился…
Л у к а. А убил – из-за бабы?
С а т и н. Из-за родной сестры… Однако – ты отвяжись! Я не люблю, когда меня расспрашивают… И… все это было давно… Сестра – умерла… уже девять лет… прошло… Славная, брат, была человечинка сестра у меня!..
Л у к а. Легко ты жизнь переносишь! А вот давеча тут… слесарь – так взвыл… а-а-яй!
С а т и н. Клещ?
Л у к а. Он. «Работы, кричит, нету… ничего нету!»
С а т и н. Привыкнет… Чем бы мне заняться?
Л у к а (тихо). Гляди! Идет…
Клещ идет – медленно, низко опустив голову.
С а т и н. Эй, вдовец! Чего нюхалку повесил? Что хочешь выдумать?
К л е щ. Думаю… чего делать буду? Инструмента – нет… всё – похороны съели!
С а т и н. Я тебе дам совет: ничего не делай! Просто – обременяй землю!..
К л е щ. Ладно… говори… Я – стыд имею пред людьми…
С а т и н. Брось! Люди не стыдятся того, что тебе хуже собаки живется… Подумай – ты не станешь работать, я – не стану… еще сотни… тысячи, все! – понимаешь? все бросают работать! Никто ничего не хочет делать – что тогда будет?
К л е щ. С голоду подохнут все…
Л у к а (Сатину). Тебе бы с такими речами к бегунам идти… Есть такие люди, бегуны называются…
С а т и н. Я знаю… они – не дураки, дедка!
Из окна Костылевых доносится крик Наташи: «За что? Постой… за что-о?»
Л у к а (беспокойно). Наташа? Она кричит? а? Ах ты…
В квартире Костылевых – шум, возня, звон разбитой посуды и визгливый крик Костылева: «А-а… еретица… шкуреха…»
В а с и л и с а. Стой… погоди… Я ее… вот… вот…
Н а т а ш а. Бьют! Убивают…
С а т и н (кричит в окно). Эй, вы там!
Л у к а (суетясь). Василья бы… позвать бы Васю-то… ах, господи! Братцы… ребята…
А к т е р (убегая). Вот я… сейчас его…
Б у б н о в. Ну и часто они ее бить стали…
С а т и н. Идем, старик… свидетелями будем!
Л у к а (идет вслед за Сатиным). Какой я свидетель! Куда уж… Василья-то бы скорее… Э-эхма!..
Н а т а ш а. Сестра… сестрица… Ва-а-а…
Б у б н о в. Рот заткнули… пойду взгляну…
Шум в квартире Костылевых стихает, удаляясь, должно быть, в сени из комнаты. Слышен крик старика: «Стой!» Громко хлопает дверь, и этот звук, как топором, обрубает весь шум. На сцене – тихо. Вечерний сумрак.
К л е щ (безучастно сидит на дровнях, крепко потирает руки. Потом начинает что-то бормотать, сначала – невнятно, далее:) Как же?… Надо жить… (Громко.) Пристанище надо… ну? Нет пристанища… ничего нет! Один человек… один, весь тут… Помощи нет… (Медленно, согнувшись, уходит.)
Несколько секунд зловещей тишины. Потом – где-то в проходе рождается смутный шум, хаос звуков. Он растет, приближается. Слышны отдельные голоса.
В а с и л и с а. Я ей – сестра! Пусти…
К о с т ы л е в. Какое ты имеешь право?
В а с и л и с а. Каторжник…
С а т и н. Ваську зови!.. скорее… Зоб – бей его!
Полицейский свисток.
Т а т а р и н (выбегает. Правая рука у него на перевязи). Какой-такой закон есть – днем убивать?
К р и в о й З о б (за ним Медведев). Эх, и дал я ему разочек!
М е д в е д е в. Ты – как можешь драться?
Т а т а р и н. А ты? Твоя какая обязанность?
М е д в е д е в (гонится за крючником). Стой! Отдай свисток…
К о с т ы л е в (выбегает). Абрам! Хватай… бери его! Убил…
Из-за угла выходят Квашня и Настя – они ведут под руки Наташу, растрепанную. Сатин пятится задом, отталкивая Василису, которая, размахивая руками, пытается ударить сестру. Около нее прыгает как бесноватый Алешка, свистит ей в уши, кричит, воет. Потом еще несколько оборванных фигур мужчин и женщин.
С а т и н (Василисе). Куда? Сова, проклятая…
В а с и л и с а. Прочь, каторжник! Жизни решусь, а – растерзаю…
К в а ш н я (отводя Наташу). А ты, Карповна, полно… постыдись! Что зверствуешь?
М е д в е д е в (хватает Сатина). Ага… попал!
С а т и н. Зоб! Лупи их!.. Васька… Васька!
Все сталкиваются в кучу около прохода, у красной стены. Наташу уводят направо и там усаживают на куче дерева.
П е п е л (выскочив из проулка, он молча сильными движениями расталкивает всех). Где – Наталья? Ты…
