Они бесчисленны, как звезды в бездне неба, и Человеку нет конца пути!
Так шествует мятежный Человек – вперед! и – выше! всё – вперед! и – выше!
На дне
Посвящаю Константину Петровичу Пятницкому
М. Горький
Действующие лица:
М и х а и л И в а н о в К о с т ы л е в, 54 года, содержатель ночлежки.
В а с и л и с а К а р п о в н а, его жена, 26 лет.
Н а т а ш а, ее сестра, 20 лет.
М е д в е д е в, их дядя, полицейский, 50 лет.
В а с ь к а П е п е л, 28 лет.
К л е щ, А н д р е й М и т р и ч, слесарь, 40 лет.
А н н а, его жена, 30 лет.
Н а с т я, девица, 24 года.
К в а ш н я, торговка пельменями, под 40 лет.
Б у б н о в, картузник, 45 лет.
Б а р о н, 33 года.
С а т и н, А к т е р – приблизительно одного возраста: лет под 40.
Л у к а, странник, 60 лет.
А л е ш к а, сапожник, 20 лет.
К р и в о й З о б, Т а т а р и н – крючники.
Несколько босяков без имен и речей.
Акт первый
Подвал, похожий на пещеру. Потолок – тяжелые, каменные своды, закопченные, с обвалившейся штукатуркой. Свет – от зрителя и, сверху вниз, – из квадратного окна с правой стороны. Правый угол занят отгороженной тонкими переборками комнатой Пепла, около двери в эту комнату – нары Бубнова. В левом углу – большая русская печь, в левой, каменной, стене – дверь в кухню, где живут Квашня, Барон, Настя. Между печью и дверью у стены – широкая кровать, закрытая грязным ситцевым пологом. Везде по стенам – нары. На переднем плане у левой стены – обрубок дерева с тисками и маленькой наковальней, прикрепленными к нему, и другой, пониже первого. На последнем – перед наковальней – сидит Клещ, примеряя ключи к старым замкам. У ног его – две большие связки разных ключей, надетых на кольца из проволоки, исковерканный самовар из жести, молоток, подпилки. Посредине ночлежки – большой стол, две скамьи, табурет, все – некрашеное и грязное. За столом, у самовара, Квашня – хозяйничает, Барон жует черный хлеб и Настя, на табурете, читает, облокотясь на стол, растрепанную книжку. На постели, закрытая пологом, кашляет Анна. Бубнов, сидя на нарах, примеряет на болванке для шапок, зажатой в коленях, старые, распоротые брюки, соображая, как нужно кроить. Около него – изодранная картонка из-под шляпы – для козырьков, куски клеенки, тряпье. Сатин только что проснулся, лежит на нарах и – рычит. На печке, невидимый, возится и кашляет Актер.
Начало весны. Утро.
Б а р о н. Дальше!
К в а ш н я. Не-ет, говорю, милый, с этим ты от меня поди прочь. Я, говорю, это испытала… и теперь уж – ни за сто печеных раков – под венец не пойду!
Б у б н о в (Сатину). Ты чего хрюкаешь?
Сатин рычит.
К в а ш н я. Чтобы я, – говорю, – свободная женщина, сама себе хозяйка, да кому-нибудь в паспорт вписалась, чтобы я мужчине в крепость себя отдала – нет! Да будь он хоть принц американский – не подумаю замуж за него идти.
К л е щ. Врешь!
К в а ш н я. Чего-о?
К л е щ. Врешь. Обвенчаешься с Абрамкой…
Б а р о н (выхватив у Насти книжку, читает название). «Роковая любовь»… (Хохочет.)
Н а с т я я (протягивая руку). Дай… отдай! Ну… не балуй!
Барон смотрит на нее, помахивая книжкой в воздухе.
К в а ш н я (Клещу). Козел ты рыжий! Туда же – врешь! Да как ты смеешь говорить мне такое дерзкое слово?
Б а р о н (ударяя книгой по голове Настю). Дура ты, Настька…
Н а с т я (отнимает книгу). Дай…
К л е щ. Велика барыня!.. А с Абрамкой ты обвенчаешься… только того и ждешь…
К в а ш н я. Конечно! Еще бы… как же! Ты вон заездил жену-то до полусмерти…
К л е щ. Молчать, старая собака! Не твое это дело…
К в а ш н я. А-а! Не терпишь правды!
Б а р о н. Началось! Настька – ты где?
Н а с т я (не поднимая головы). А?… Уйди!
А н н а (высовывая голову из-за полога). Начался день! Бога ради… не кричите… не ругайтесь вы!
К л е щ. Заныла!
А н н а. Каждый божий день! Дайте хоть умереть спокойно!..
Б у б н о в. Шум – смерти не помеха…
К в а ш н я (подходя к Анне). И как ты, мать моя, с таким злыднем жила?
А н н а. Оставь… отстань…
К в а ш н я. Ну-ну! Эх ты… терпеливица!.. Что, не легче в груди-то?
Б а р о н. Квашня! На базар пора…
К в а ш н я. Идем, сейчас! (Анне). Хочешь – пельмешков горяченьких дам?
А н н а. Не надо… спасибо! Зачем мне есть?
К в а ш н я. А ты – поешь. Горячее – мягчит. Я тебе в чашку отложу и оставлю… захочешь когда, и покушай! Идем, барин… (Клещу.) У, нечистый дух… (Уходит в кухню.)
А н н а (кашляя). Господи…
Б а р о н (тихонько толкает Настю в затылок). Брось… дуреха!
Н а с т я (бормочет). Убирайся… я тебе не мешаю.
Барон, насвистывая, уходит за Квашней.
С а т и н (приподнимаясь на нарах). Кто это бил меня вчера?
Б у б н о в. А тебе не все равно?…
С а т и н. Положим – так… А за что били?
Б у б н о в. В карты играл?
С а т и н. Играл…
Б у б н о в. За это и били…
С а т и н. М-мерзавцы…
А к т е р (высовывая голову с печи). Однажды тебя совсем убьют… до смерти…
С а т и н. А ты – болван.
А к т е р. Почему?
С а т и н. Потому что – дважды убить нельзя.
А к т е р (помолчав). Не понимаю… почему – нельзя?
К л е щ. А ты слезай с печи-то да убирай квартиру… чего нежишься?
А к т е р. Это дело не твое…
К л е щ. А вот Василиса придет – она тебе покажет, чье дело…
А к т е р. К черту Василису! Сегодня баронова очередь убираться… Барон!
Б а р о н (выходя из кухни). Мне некогда убираться… я на базар иду с Квашней.
А к т е р. Это меня не касается… иди хоть на каторгу… а пол мести твоя очередь… я за других не стану работать…
Б а р о н. Ну, черт с тобой! Настёнка подметет… Эй, ты, роковая любовь! Очнись! (Отнимает книгу у Насти.)
