— Вряд ли… — с необычной серьезностью отвечал Спецкор. — Опытная тварь…
— Но почему? Он же мог и раньше?
— В половине случаев уходят именно в последний момент… Психология… И расчет: труднее задержать…
— Вот сука! — налился кровью товарищ Буров.
— Лучше подумайте, как по начальству докладывать будем! Если тихо ушел — хрен с ним, а если начнет, сволочь, заявления делать?
— Но ведь проверяли же! И у вас тоже проверяли!..
— Совершенно точно можно проверить на триппер, а на это совершенно точно не проверишь! Ладно, я остаюсь; может, еще удастся что-нибудь сделать…
Поймав на себе мой изумленный взгляд, Спецкор пожал плечами, что, видимо, означало: «Вот такие, сосед, у нас с тобой дела!» Из-за отсутствия двух зарегистрированных пассажиров наш рейс задержали, и сквозь иллюминатор я видел, как на тележке повезли клетчатый чемодан Друга Народов, большую спортивную сумку и лыжи Спецкора.
Когда мы наконец взлетели и погасло табло «Пристегните ремни», я достал бумажный пакетик с заколкой и протянул Алле.
— Зачем? — спросила она.
— Знаешь, в племени чу-му-мри засушенных махаонов дарят, когда признаются в любви и предлагают поселиться в одном бунгало…
— Ты смеешься?
— Нет, я серьезно…
— Ты смеешься: нет такого племени — чу-му-мри…
— Есть. Я покажу энциклопедию…
— Ладно, — кивнула Алла. — Допустим, есть… Допустим, мы будем жить в одном бунгало… Как ты себе это представляешь?
— Очень просто. Я буду охотиться на львов. Твой сын будет мне помогать, и мы подружимся. Я заработаю кучу ракушек с дырками — это у них деньги такие. Куплю тебе платье из павлиньих перьев. Потом родится девочка, такая же красивая и нежная, как ты… Мы будем качать ее в люльке, вырезанной из панциря гигантской черепахи…
— А жираф будет бродить возле озера? — улыбнулась Алла.
— Будет!
— Изысканный?
— Изощренный!
— Костя, ты прелесть! А если к нам в бунгало придет обиженный сильный человек и захочет увести меня с собой?
— По закону племени чу-му-мри я проткну его отравленным дротиком.
— А если придет плачущая женщина с девочкой, очень похожей на тебя?
— Плачущая?
— Да, плачущая женщина!
— Я постараюсь им все объяснить… По крайней мере девочке, похожей на меня…
— Это трудно!
— Не трудней, чем охотиться на львов…
— Труднее! — тихо сказала Алла и закрыла глаза. — Хочу спать…
Я выглянул в иллюминатор: внизу расстилалась облачная равнина, похожая на снежное поле. Казалось, вот-вот появится цепочка лыжников. И она появилась — три черные точки, двигавшиеся одна за другой…
— Истребители! Во-он! Смотрите! — радостно закричала Пейзанка. — Значит, он не врал!
— Такие люди не врут! — громко отметился Диаматыч и мигнул мне, давая понять, что я поступил совершенно правильно, оставив своего подчиненного для розыска соскочившего Друга Народов.
…Первое, что я увидел, выйдя из самолета, — дежурная улыбка аэрофлотовской девицы и настороженный взгляд прапорщика с рацией. Потом мальчишка-пограничник в будочке долго изучал мой паспорт, внимательно вглядывался в мое лицо и несколько раз спрашивал меня, откуда я прилетел. Это такая у них инструкция, если вместо коренного советского гражданина спецслужбы попытаются втюхать шпиона, говорящего по-русски с чудовищным акцентом. Но все обошлось благополучно — и на Родину меня пустили…
Потом мы терпеливо ждали, когда появится наш багаж. И это наконец случилось. У Пипиного чемодана-динозавра отломился замок, и наружу вылезла разноцветная тряпочная требуха. Гегемон Толя вздохнул и взвалил лопнувшее чудовище на себя… Я взял два чемодана — свой и Аллы. Она шла рядом и несла сверток с дубленкой.
Таможенный досмотр прошли беспрепятственно все, кроме Торгонавта, катившего впереди себя перегруженную до неприличия тележку… Поддельный перстень был разгадан, и нашего спутника под белы рученьки увели для составления протокола. Он горячился, объяснял, что обменялся с одним крупным французским политическим деятелем, участником Сопротивления, исключительно в целях укрепления дружбы между народами, но все было напрасно…
— Кто руководитель группы? — строго спросил таможенник.
— Я… — неуверенно ответил товарищ Буров.
— Безобразие!
В Шереметьевском аэропорту специализированную туристическую группу встречали… К товарищу Бурову подошел некто в номенклатурном финском пальто и, холодно поприветствовав, увел нашего убитого горем руководителя к поджидавшей черной «волге». У самой двери, словно уводимый на казнь, он оглянулся, как бы желая крикнуть: «Люди, я любил вас! Будьте бдительны за границей!»
Пипу Суринамскую ожидал генерал в сопровождении все тех же — адъютанта и шофера. И по тому, с каким курсантским нетерпением он оглядывал всю свою вернувшуюся боевую подругу, я вдруг понял: они, что там ни говори, счастливая пара…
— Ну, как ты тут без меня? — нежно спросила Пипа.
— Как штык! — ответил генерал.
Они уехали, увозя с собой чемодан-динозавр и сроднившегося с ним Гегемона Толю. Диаматыч в ожидании дальнейших инструкций шел со мной рядом до тех пор, пока я не шепнул ему, что временно он нам не нужен, его задача — натурализоваться и ждать связного.
Аллу поджидал Пековский с клумбоподобным букетом белых роз. Рядом с ним стоял остролицый щуплый мальчик, который, едва завидев Аллу, бросился ей на шею с криком «мама!».
Пековский внимательно оглядел нас и все понял. Он церемонно поцеловал Аллу в щеку, дружески хлопнул меня по плечу и безжалостно выдавил из моей руки ее чемодан.
— Разуй глаза! — жестко улыбнулся он.
Невдалеке, теребя в руках сумочку, стояла соскучившаяся супруга моя Вера Геннадиевна. За дни разлуки она довольно удачно высветлила и остригла волосы. Но особенно удивил меня ее взгляд, полный трепетного ожидания и счастливой надежды. Взгляд этот завороженно метался в магическом треугольнике, вершинами которого были:
а) я с чемоданом,
в) Пековский с мальчиком,
с) Алла со свертком.
— А Константин Григорьевич меня опекал! — вдруг голосом капризной девочки сообщила Алла. — Он настоящий товарищ!
— Это я понял! — кивнул Пековский и одарил меня таким выражением лица, которое означало: теперь он не придет даже на мои похороны.
— А какую замечательную дубленку Костя купил жене! — продолжала Алла все тем же кукольным голосом. — Костя, не забудьте дубленку!
Пековский взял сверток и нацепил его на пуговицу моего плаща. Взгляд Веры Геннадиевны внезапно остановился и зафиксировался на свертке.
