— Заказали?
— Боже мой, ну почему приличным людям так нравится ботать по фене? Заказали, пришили, забили стрелку… Прямо какая-то эпидемия!.. Не знаю… Может, и заказали. Ушел из дому и не вернулся. Нет, я тут ни при чем… Я вообще против насилия! Не верите? В общем-то правильно делаете… Бизнес — производство грязное и вредное. Но не все так просто. Когда это началось, урвали прежде всего крутые и матерые… И мы, совсем еще зеленые… Люди вроде вас, господин писатель, привыкли просчитывать каждый свой шаг и чих — поэтому они опоздали. Представьте себе большой склад, набитый добром, — в него заложена бомба. Первыми, еще до взрыва, приезжают на склад и хапают те, кто эту бомбу заложил. Потом хре-е-енак — и добро валяется под ногами. Вы будете ходить вокруг да около, будете бояться милиции, КГБ, общественного мнения, суда истории и так далее. А пацаны примчатся на скейтбордах и все расхватают… Ну что вы так смотрите на меня? Вам ведь не социализм жалко, вы просто злитесь, что именно вам ничего не досталось. Но это История так распорядилась, а злиться на Историю лучше всего в психушке под наблюдением врачей…
— Это, значит, История вынудила вас устроить в вертолете бордель? — полюбопытствовал я, глядя в глаза Павлу Николаевичу.
— Она, она, собака… При социализме на общегосударственном уровне ставился эксперимент по одомашниванию секса, а он, гад, все равно в лес глядел. На этом я и срубил свои первые бабки. Но бордельный бизнес меня никогда не привлекал. Я начал с того, что за сравнительно небольшие взятки и на сравнительно законных основаниях арендовал по соседству с авиамузеем вышку для прыжков с парашютом. Она тогда никому не была нужна. Ошалевший народ, вдруг потеряв все, что нажито непосильным трудом, прыгал с балконов вниз головой. А тут вышка! Просто никому в голову не приходило, что в Москве найдется куча людей с деньгами, которые, обожравшись в кабаке, натрахавшись в сауне и заскучав, захотят прыгнуть или хотя бы поблевать с этой самой вышки. Мне пришло в голову, и я организовал кооператив «Земля и небо». Не догадайся я — догадался бы кто-нибудь другой. Не подбери я — подобрал бы кто-нибудь другой.
Бизнес, как и настоящая любовь, захватывает целиком. Я ушел из авиационно-технологического института с четвертого курса. Особенно радовался этому преподаватель кафедры научного коммунизма Плешанов, с которым я всегда спорил на лекциях, а однажды даже сказал, что марксизм — это попытка осмыслить жизнь не с помощью мозговых извилин, а с помощью прямой кишки! Меня чуть не исключили из комсомола. Великая была организация! Поскреби нынешнего российского миллиардера — найдешь или комсомольского функционера, или активиста. Моя парашютная вышка была филиалом спортивно-массового отдела райкома комсомола, а первым чиновником, получившим от меня взятку в конвертике, был секретарь райкома Серега Таратута. Вторую взятку, но уже не в конверте, а в кейсе, я дал его папаше — начальнику управления гражданской авиации.
Так появился «Аэрофонд».
Я, кстати, потом решил все-таки закончить институт. Знаете, эдакий рудимент советского воспитания: без диплома чувствуешь себя как порядочная женщина, отправившаяся в театр без трусиков под юбкой. Сначала я пытался учиться честно: каждому экзаменатору вручал конверт с баксами, а они мне зачетку с «пятеркой». Потом мы под ручку выходили из институтской проходной. Любимый профессор шел на автобус, а передо мной шофер предупредительно распахивал дверцу джипа. Жаль, что Плешанова я в институте уже не застал. Он к тому времени опубликовал нашумевшую статью «Крылья ГУЛАГа» и стал большим человеком у демократов.
Но игра в образцового экстерна мне, впрочем, быстро надоела, да и времени не хватало. Кончилось тем, что я проплатил оборудование новой институтской лаборатории, выдал всему профессорско-преподавательскому составу премии к Новому году. Оставалось спонсировать ремонт личной дачи проректора по науке — и получить диплом. Дешевле, конечно, было купить подделку, но я в ту пору еще верил, что однажды стану президентом этой страны. Мы все в это верили… Нам тогда сказали: «Парни, можно все!» Обманули, как всегда. Казалось, главное в жизни — это больше и выше! Оказалось, главное — это просто в очередной раз отбиться от прокуратуры и бандюков. Отбиться и уцелеть.
Странное время! Вы знаете, зачем я ездил в Питер? Давал показания. Как свидетель. Пока как свидетель. Это с одной стороны. А с другой — я член-корреспондент Международной авиационной академии, хотя институт так и не окончил. Из-за Большого Наезда: не до дипломов было — еле жив остался. С тех пор все никак не соберусь… Потом, на человеке ведь не написано, что у него незаконченное высшее, и в банкомат, между прочим, засовывают «кредитку», а не диплом… Что вы улыбаетесь? Мой «Аэрофонд» — одна из самых заметных времянок на руинах советской авиации. У меня деловые отношения с пятнадцатью странами… Возьмите справочник «Кто есть кто в мировой авиации». Откройте букву «Ш» и найдите фамилию «Шарманов» — тогда вам станет все ясно…
— Вы, кажется, говорили, что ваш сюжет про любовь, — упрекнул я.
— А я вам о чем рассказываю! — Павел Николаевич от обиды даже вскочил с дивана. — Просто иначе вы не поймете, откуда взялась на мою голову Катерина…
3. Смотрины
Мне постоянно приходилось мотаться за границу — переговоры, соглашения о намерениях, подписание контрактов. Некоторое время я всюду таскал с собой бывшего военного переводчика, преподававшего в моем институте сразу три языка. Полиглот и горький пьяница, он надирался уже в полете. Обычно стюардесса, совершив к нему полдюжины ходок с бутылкой виски, в конце концов не выдерживала и, махнув рукой, оставляла бутылку в его полное распоряжение. Когда я орал на него, он оправдывался тем, что на трезвую голову с трудом понимает даже по-русски, не говоря уже о прочих языках. Но не это было главной неприятностью — взяв свою дозу, переводил он великолепно. Дело в другом: бизнесмен на переговорах без эффектной помощницы всегда вызывает сочувствие, переходящее в недоумение. Серьезный контракт без красивой секретарши подписать просто невозможно, как нельзя его подписывать шариковой ручкой за десять центов.
Поначалу мои партнеры снисходительно относились к переводчику, вообразив, будто я «голубой», которому вдобавок еще нравятся пропитые и прокуренные отставные военные. Однажды один добродушный женственный армянин, переехавший из России в Штаты лет пятнадцать назад еще мальчиком, долго наблюдал за тем, как мой переводчик хлещет виски, будто пиво, а потом вздохнул и заметил:
— Знаете, Павел, когда личная жизнь начинает плохо влиять на бизнес, это очень худо!
— Что?
— У меня тоже есть друг. Он таксист. Я его очень люблю, но никогда не сделаю своим личным шофером!
По возвращении домой я выгнал переводчика. Он теперь обозреватель-международник на радио. Когда в машине я включаю приемник и натыкаюсь на знакомый хриплый голос, у меня иногда возникает ощущение, что его могучий многолетний перегар способен настигать слушателей даже по радиоволнам.
Оставшись без переводчика, я посоветовался со своим заместителем Серегой Таратутой и дал объявление в газете:
