— А она его?
— Сла-а-денький, — зарыдала женщина.
— Ясно. Идите домой. Растите детей. Больше это не повторится. И рекомендую вам прочитать книжку «Постельные принадлежности. Брак и гармония». Она сейчас везде продается…
Мне надо было сообразить еще тогда, после пикника в лесу. Я сам, идиот, попросил телохранителя показать свое мастерство — и он всадил из пистолета в дерево четыре пули — одна в одну. Катька хлопала в ладоши, и на ее лице появилось выражение хищного восторга. У нее всегда появлялось такое выражение, если ей кто-нибудь нравился. А как у них потом сладилось, догадаться несложно: машина всегда заезжала сначала за телохранителем, а потом за Катькой, если она ночевала дома, а не у меня… Толик поднимался к ней, а шофер ждал и потом врал мне, что попал в пробку. Обслуга всегда договорится, чтобы напакостить хозяину. Шофера я выгнал. А Толику ничего специально говорить не стал — просто через несколько дней, когда он делал мне в сауне массаж, я пошутил в том смысле, что нанимал его телохранителем, а не телорасхитителем…
— Я уволен? — хмуро спросил он.
— Ну почему же? Наоборот, считай, что мы теперь с тобой родственники. Но больше этого делать не надо. Никогда.
— Понял.
— А теперь еще раз правую лопаточку! Что-то ломит…
Катерину же я вызвал в кабинет якобы для устного перевода и, когда она опустилась на колени, впервые дал ей пощечину. С оттяжкой!
— Это что-то новенькое? — удивилась она и побледнела.
— Догадалась, за что?
— За что?
— Если не отстанешь от охранника…
— Выгонишь?
— Убью.
— А-а… Прости, Зайчуган, я больше так не буду!
Я простил. Если бы мне стало известно, что она и Толика тоже называет Зайчуганом, я выгнал бы ее уже тогда — и не было бы ни взорвавшихся МИГов, ни всего остального. Впрочем, женщину, в кулаке у которой зажата твоя игла, выгнать не так-то просто!
…Услышав, как снова открывается дверь номера, я еле успел выключить свет и затаиться в своей двуспальной арабской засаде.
В прихожей блудливо завозились.
— Ты мне делаешь больно! — вскрикнула Катька.
— А ты не уходи! — Я узнал голос Базлакова. — Мне понравилось.
— Неужели?
— А я тебе понравился?
— Безумно! А правда, что ты называл меня ведьмой?
— А ты и есть ведьма. Давай вернемся!
— Нет, скажи, вы в самом деле из-за меня столкнулись?
— А из-за кого же? Если бы ты на меня так перед вылетом не смотрела, неужели я бы на вводе в петлю стал обороты сбрасывать?! Я же думал, ты с Витькой…
— Бедненький…
— Пошли!
— А вот этого не надо! Не надо, говорю! Отпусти… Он проснется…
— Ну и хрен с ним! Я ему по рогам настучу!
— Ага, а зарплату потом ты мне будешь платить?
— А сколько он тебе платит?
— Сладенький, если я скажу, ты не переживешь…
— Ну хорошо… А завтра?
— До завтра дожить нужно. Иди баиньки! Утро вечера мудренее.
Послышался шум борьбы и щелчок дверного замка. Затем снова — шелест душа и тихие влажные шаги по ковру.
— Зайчуган, ты спишь? Зайчуга-ан!
Я повернулся и показательно продрал глаза. Обнаженная Катька стояла надо мной, как мраморная богиня в ночном зале музея. И лишь темные пятна сосков да черный, идеально равнобедренный треугольничек нарушали эту ночную мраморность. Правда, я читал, что дотошные греки раскрашивали своих афродит самым достоверным образом там, где положено.
— Я-то сплю, а вот ты где шляешься?
— Я ребят успокаивала, — чистосердечно призналась она. — Им так сейчас тяжело!
— Успокоила?
— Кажется, да…
— Ну что там? Обломками никого не задело?
— Нет, в поле упали. Одного велосипедиста взрывной волной сдуло. Подал в суд за поломку велосипеда…
— Переживем! Что еще?
— Ничего.
— А Перов не застрелился, пока я спал?
— Нет, просто очень сильно напился…
— А что там твой атташонок?
— Почему это мой? — искренне возмутилась Катька.
— Ладно. Как там мой атташонок?
— Папуле звонил… Плакал в трубку. Все на тебя валил…
— Сволочь! — Я повернулся к стене и сделал вид, будто возвращаюсь к прерванному сну.
Катерина легла рядом и прижалась ко мне своим еще влажным после душа телом. Я отстранился:
— Ты и меня хочешь успокоить?
— Прости, Зайчуган, я очень устала. Такой трудный день…
— Еще бы!
— Спокойной ночи!
Я долго не мог заснуть. Теперь, когда опасность полного краха миновала, можно было спокойно обдумать подробности завтрашней развязки нашего с Катькой романа. Нет, надавать ей по щекам и заставить спать на прикроватном коврике — это не месть! Пилотажники и так смотрят на меня будто на спекулянтика, примазывающегося к их героическому ремеслу. А теперь еще будут всем рассказывать, как по-гусарски оттоптали личную секретаршу Шарманова. Нет, такое не прощается!
Все обдумав и воодушевившись, я повернулся к Катерине — она мирно спала, свернувшись калачиком и чуть похрапывая от усталости. Я пошарил по ее нежному теплому тельцу и наткнулся на мягкую щетинку. Катька, не просыпаясь, поощрительно шевельнула бедрами. В голове почему-то крутился сакральный пароль пьяниц времен застоя: «Третьим будешь?»
— Буду! — вздохнул я. — Буду!!
Утром мы завтракали в уютном ресторанном зальчике, специально выделенном для руководства летной группы. Стены были украшены фотографиями знаменитостей, останавливавшихся в отеле. Я узнал длинноносую Маргарет Тэтчер и жизнерадостного губошлепа Бельмондо.
Ели вяло. Меня еще поташнивало от вчерашних излишеств. Но шеф полетов Перов, тот просто страдал нечеловеческой мукой и настолько опух с похмелья, что даже внешность его описывать бессмысленно. Лучше бы он и в самом деле вчера застрелился. Базлаков и Вильегорский тоже выглядели дохловато, но, несмотря на это, периодически посматривали победно друг на друга, а изредка исподтишка бросали на меня взоры, в которых странным образом сочетались кобелиное торжество и мужское сочувствие моей рогоносной участи. И лишь Катерина была, как всегда, свежа и целомудренно невозмутима, словно прибыла сюда, на грешную землю, с далекой планеты, где половая жизнь сводится исключительно к игре на фортепьяно в четыре руки, а в бутылках из-под водки продают только родниковую воду.
Обслуживал нас официант с выправкой оперного певца. Я подозвал его и приказал принести шампанского. Он, обалдев, переспросил несколько раз, ибо для англичанина выпить за завтраком шампанского, а не апельсинового сока — нечто совершенно противоестественное. Разъяснив ему, что я вовсе не шучу, и отправив выполнять заказ, Катерина удивленно спросила:
