— Как его звали?
— Кукурузя. Он эмигрант. С Украины…
Грант тем временем навел на нас видеокамеру: он должен был снимать сверху весь наш затяжной прыжок.
— Наверное, это очень красиво! Буду на старости лет крутить кассету — и наслаждаться! Детям показывать… — размечталась Катька.
— А сколько у тебя будет детей?
— Трое. Одна девочка и два мальчика.
— А я запишу на кассету то, что будет потом, после прыжка. Но детям показывать не буду…
— Почему бы нет! В последний раз все можно, — засмеялась она. — А во что мы будем играть?
— В Человека и Смерть!
— Отлично! Мы никогда в это еще не играли. Ты умница, Зайчуган!
Мне стало стыдно. На фоне этого чистейшего неба, этого наливавшегося добрым зноем солнца все мои ночные подозрения вдруг показались чудовищным бредом.
— Let’s go! — скомандовал Стив и раздал нам шлемы.
Самолет, натужно завывая, медленно «скреб высоту». Вдалеке, за аккуратно нарезанными полями, показался океан — похожий на расплавленное светло-голубое стекло. Огромный пароход отсюда, сверху, напоминал крошечную водомерку.
— Я люблю тебя, Зайчуган! — вдруг, перекрывая гул мотора, прокричала Катерина. — Улыбнись!
— Что-о?
— Хочу посмотреть на твои ямочки!
Я старательно улыбнулся.
— Спа-си-бо! — громко, по складам сказала она.
— Я тебя тоже люблю! Я тебя не отпущу! Никогда!!
— Что-о?
— Ни-ког-да! — громко, по складам повторил я.
И мы, смешно стукнувшись шлемами, попытались поцеловаться, но так и не смогли дотянуться друг до друга губами. Стив только покачал головой и отвернулся.
На потолке зажглась красная лампа, и это означало, что Грант набрал нужную высоту. Стив открыл дверь и чуть отшатнулся, ударенный в грудь потоком воздуха. Потом он поднял указательный палец вверх и направил его на меня. Это означало — «ты первый». Затем сомкнул указательный со средним и указал на Катерину. Это означало — «ты вторая».
Сам Стив прыгал третьим. В воздухе мы должны были сблизиться и, взявшись за руки, образовать круг или, точнее, треугольник. Если бы участников любовных треугольников заставляли совершать акробатические прыжки с парашютами, подумал я, то количество измен в браке резко бы сократилось. Хотя остались бы, конечно, любители острых ощущений вроде меня.
Далее, пролетев пару километров, мы по сигналу Стива должны были оттолкнуться друг от друга, разлететься на безопасное расстояние и дернуть — для красоты одновременно — за кольца наших парашютов. И все это Грант, если не подавится от восхищения своей резинкой, снимет видеокамерой!
— Пошел! — приказал я сам себе и вывалился в проем.
Ударивший в лицо воздушный поток даже на такой высоте пах океаном. Я, с наслаждением расправив руки и ноги, распластался в воздухе, стараясь замедлить падение. Потом огляделся и увидел совсем близко от себя Катерину и Стива. Нескольких мгновений им хватило, чтобы догнать меня.
Мы взялись за руки и понеслись вниз вместе. Казалось, земля не приближается, а падает вместе с нами. Ради вот этих нескольких десятков секунд свободного полета люди и рискуют своей единственной жизнью. Внизу виднелись крошечная, словно предназначенная для крылатых муравьев, взлетная полоса и игрушечная казарма. Стив отрицательно помотал шлемом, напоминая, что туда приземляться нельзя.
Я почувствовал, как Катерина сжала мою руку. Она улыбалась, но ее лицо, искаженное и смятое встречным потоком воздуха, было страшным.
И тут я все понял. Идиот! Она же меня выследила! Она всегда была умней меня! Она же специально переодевалась в самолете и снова поменяла местами таблички. Она меня все-таки убила! Сам, сам напросился — сам выбрал себе такую смерть… Не хочу! Я облился холодным потом, заполнившим изнутри весь комбинезон, и почувствовал себя трепыхающейся рыбой, которую в прозрачном пакете с водой тащат на сковородку…
Стив резко оттолкнулся от нас, давая понять, что пора раскрывать парашюты. Еще несколько мгновений мы летели с Катериной, намертво сцепившись. Наконец она с грубым, неженским усилием выдернула свою руку, помахала мне ладошкой и взялась за кольцо. Я, еще надеясь на чудо, сделал то же самое, но дернуть не решался. Летя вниз, к своей смерти, я глядел на нее — женщину, убившую меня.
И тут произошло то, за что Стив будет корить себя всю жизнь. Увидев, как решительно мы схватились за кольца, он первым раскрыл парашют. По инструкции он обязан был сделать это последним, убедившись, что у остальных все в порядке. Об этом ему должны были сказать вспыхнувшие над нами маленькие вытяжные купола. А если не все в порядке, он должен был, сгруппировавшись, догнать в воздухе гибнущего, крепко обхватить его и приземлиться вдвоем на одном парашюте. Это не всегда получается, но каждый инструктор обязан попытаться это сделать!
Я понял, что меня уже ничто не спасет, и дернул кольцо. Просто так — от безнадежности. Раздался хлопок, меня тряхнуло, и надо мной, как купол храма, взметнулся и расправился парашют. Катька же продолжала стремительно падать вниз — в руке ее было зажато красное кольцо, вырванное вместе с тросиком. На конце его болталась шпилька, издали похожая на иглу. Я никогда этого не забуду. Синее-пресинее небо, белое от ужаса солнце и маленькая красная фигурка, летящая вниз. Страшный Катькин крик был прерван встречей с землей…
— Сте-е-ерва! — заорал я, захлебываясь слезами.
Какая же ты, Катька, стерва! Из-за тебя я убил человека. Женщину, которую любил. Мне будет не хватать ее всю жизнь! Ненавижу тебя! Ненавижу навсегда…
21. Ленинградский вокзал
— Вставайте! Уже Крюково. Сейчас туалеты закрою! — На пороге купе стояла проводница. — Выспались?
— Со страшной силой!
Когда я вернулся с полотенцем через плечо, Павел Николаевич в свежей белой рубашке повязывал перед дверным зеркалом галстук.
— Никак не научусь. Раньше, знаете, выпускали такие, с готовым узлом на резинке. Очень удобно. Ладно, Толик потом завяжет… Чайку?
— Не хочется. Кажется, мы за разговорами перебрали…
— Хлипкий же писатель пошел. Вы с классиков пример берите! Знаете, как Булгаков пил? А Эдгар По? Страшное дело!
— Толстой не пил.
— Под старость. А в молодости сосал, как помпа… А у вас с похмелья память не отшибает?
— Нет, слава богу.
— Когда напишете повесть?
— Не знаю. Творчество — дело такое…
— А вот этого не надо! В боковом кармане вашего пиджака аванс и моя визитная карточка. Через два месяца жду звонка. Остальные деньги получите, когда передадите мне рукопись. Сумму назовете сами.
— Мы, кажется, на «ты» переходили?
