Не обязательно. Я ничего не буду
С тобою делать. Просто посмотрю.
ХЕЛЬГА. Дела… Ну смотри… (Начинает расстегивать кофточку.) Стремно как-то… Слушай, может ты все-таки кого-нибудь другую позовешь?
МАКСИМ
Не понимаю. Что тебя смущает?
Ты раздевалась сотни раз.
ХЕЛЬГА. Для дела! Для дела раздеваться – нормально, а просто так – дурой себя чувствуешь! Я же не у врача в кабинете!
МАКСИМ
Мне очень нужно. Я тебя прошу!
ХЕЛЬГА. Хозяин-барин. Ладно… Отвернись, что ли, хотя бы!
Раздевается. Возможно, это происходит за ширмой или еще каким-то укрытием. Максим подходит все ближе, ближе. Хельга закрывает глаза.
МАКСИМ
Я так и думал. Ты в одежде лучше
Намного.
(Осматривает снизу вверх.)
Неприглядная картина.
Вот прыщ, а вот ростки волос подбритых…
Бугры коленных чашечек… Пятно
Родимое – дурацкой формы, цветом
Напоминает кожуру картошки…
Бугры, и впадины, и складки, и морщины…
Живот в каких-то пятнах. На груди —
Отвратные соски. Они похожи
На две засохшие, скукоженные вишни…
ХЕЛЬГА. Все, кончили! (Одевается.) Надоел ты мне, понял? Да у меня грудь лучшая во всей Москве, мне это все говорили! Скукоженные! Сам ты скукоженный – на всю голову, понял? Ухожу – и денег не возвращаю! Ты мне еще и должен! И больше меня не вызывай! Я лучше трех пьяных ментов за раз обслужу, чем тебя, идиота! Только не вздумай в окно бросаться, пока я не ушла! Надо мне еще на твой труп смотреть!
Одетая, садится в кресло. Молчит.
МАКСИМ
Ты замечательная. Дело не в тебе.
Про Гулливера ты, надеюсь, помнишь?
ХЕЛЬГА. Про лилипутов?
МАКСИМ
И про великанов.
Он был с мизинец ростом. И, когда
Его на руки брали, подносили
К лицу, он видел то, что в микроскоп
Увидеть можно: волоски с бревно,
Пещеры пор, вулканы гнойных чирьев…
ХЕЛЬГА. Хватит!
МАКСИМ
Так я как раз и не хочу, когда
Мы с Милгой встретимся, увидеть это все
И застрематься. И конец всему.
Хочу привыкнуть, если ты поможешь,
К тому, что недостатки есть у всех.
В конце концов, я сам не идеален,
Но притерпелся ведь. Хоть иногда,
Ты знаешь, так себе бываю мерзок!
Гляжу на эти странные отростки,
(поднимает руки, рассматривает пальцы)
На эти сочленения и сгибы,
(рассматривает руки и ноги в целом, двигая ими)
А если мысленно представлю, что внутри,
Какая смесь кишок, сосудов, тканей —
И хочется блевать – но не наружу,
А внутрь, чтоб захлебнуться самому…
Обращает внимание, что Хельга спит. Подходит, накрывает ее пледом. Она сворачивается калачиком.
Затемнение.
Хельга, уже в другом наряде, входит в квартиру Максима. У нее в руках пакет с продуктами.
ХЕЛЬГА. Привет. Взял бы у дамы!
МАКСИМ
(берет пакет)
Зачем? Мне ничего не надо.
ХЕЛЬГА. Да просто прихватила. По пути. Ты опять стихами? (Переобувшись, т. е. сняв туфли на каблуках и сменив их на что-то более удобное, берет пакет из рук Максима, идет к холодильнику.) Ты ее напугаешь до смерти, если будешь стихами разговаривать!
МАКСИМ
Я пробую. Вчера почти весь день
Тренировался. Как ты не поймешь?
Ведь это больше, чем привычка, это —
Как говорить на языке одном
И вдруг сменить его…
ХЕЛЬГА. Стоп! Ничего подобного! Ничего ты не меняешь, все тот же наш родной язык. Вот я говорю: на улице замечательная погода. Повтори.
МАКСИМ
На улице прекрасная погода.
ХЕЛЬГА. Не прекрасная, а замечательная! Большая разница! Замечательная – это одно, а прекрасная – это совсем другое!
МАКСИМ
В чем разница?
ХЕЛЬГА. Ну, как… Дело не только в погоде же. Когда я говорю: хорошая погода, это значит – дождя нет, сухо, тепло. И у меня все нормально. Когда замечательная, это значит – солнце светит, ветерок небольшой, а у меня отличное настроение. А прекрасная – это уже предел, это значит уже дома не усидеть, а настроение – на высшем градусе. Понял? Вот почему никогда не любила стихов – потому что вранье все. Хорошо – а в стихах отлично. Отлично – а в стихах прекрасно. Чтобы складно было.
МАКСИМ
Роняет лес багряный свой убор.
ХЕЛЬГА. Читала, Пушкин. Ну, это исключение, по-другому не скажешь. Просто он так писал – как говорил. Его я еще могла читать – и то в детстве. Сказки. «У Лукоморья дуб зеленый». Так, дуб зеленый, не отвлекаемся. На улице замечательная погода.
МАКСИМ. На улице замечательная погода.
ХЕЛЬГА. А завтра погоду обещали еще лучше.
МАКСИМ
А завтра обещали еще лучше.
ХЕЛЬГА. Куда погоду дел?
МАКСИМ (с трудом). А завтра погоду обещали еще лучше.
ХЕЛЬГА. Вот! Теперь сам. Я спрашиваю: поесть не хочешь чего-нибудь? А ты давай отвечай. Нормально, не стихами.
МАКСИМ
Нет, не хочу.
ХЕЛЬГА (начавшая кивать). Обманываешь, это непонятно, стихами или нет!
МАКСИМ
Я просто говорю.
ХЕЛЬГА. А, а! Опять!
МАКСИМ. Хорошо. Я говорю просто. И речь моя легка. Как омертвевшая короста, слова слетают с языка.
ХЕЛЬГА. Издеваешься? Ничего, помаленечку освоим. (Вдруг хохочет. Максим удивлен.) Да забыла! Забыла рассказать, всю дорогу помнила, а забыла! Мне же приснилось, что я – Милга Йогович! Засорил ты мне мозги совсем. Короче: будто я еду в грузовике. В кузове. Отец у меня был в механизированной части, машин полно, они всем офицерским составом на грузовике ездили за грибами, прямо в кузове – летом, весело. Я всегда туда просилась. Ну вот, снится, что я в кузове. Но я же Милга Йогович. И меня колбасит: почему в кузове, вы что? Где мой лимузин? И тут смотрю: Лукашенко. Ну, президент Белоруссии. Прямо как в жизни, вылитый. И говорит: мадам, выходите за меня замуж! А машину трясет, кочки, а он (подпрыгивает, изображая тряску): мадам! Выходите! За меня! Замуж! Я растерялась, смотрю, а рядом этот… Ну, господи… Да отлично я всегда помнила, как его зовут! Ну, представительный такой француз, актер… Чего-то типа Пердье, что ли…
