ЛЕНА. На вас смотреть смешно. Какие права?
ГРИГОРЬЕВ. Права любящего человека.
ЛЕНА. Ага. Вы меня уже любите?
ГРИГОРЬЕВ. Ты не веришь, что так бывает? Ты живешь среди этой плесени и сама стала как плесень! На тебя страшно смотреть! Юная старуха, вот ты кто! Поедем со мной, Лена. Потом ты меня бросишь, ладно, сопьюсь и подохну, но хоть месяц, хоть год ты будешь счастлива, я обещаю. Я умею делать женщин счастливыми. Это не хвастовство, это факт! После меня женщины ни с кем не могли жить! Вот твоя мама, почему она замуж не вышла? Почему?
ЛЕНА. После тебя ей было противно на мужчин вообще смотреть. Между прочим, это и мне передалось. По наследству.
ГРИГОРЬЕВ. Правильно. Потому что ты боишься! Ты боишься сама себя! Ты боишься зажечься – и сгореть! Но это твоя судьба! И опасность не там, где ты думаешь. Ты думаешь, это будет высокий, молодой, стройный, а оказывается – страшный, старый, угрюмый, избитый жизнью, – но!.. (Не находит слов.)
ЛЕНА. Вы удивительно самоуверенный человек.
ГРИГОРЬЕВ. Дурочка моя, просто ты…
ЛЕНА. Что – я?
ГРИГОРЬЕВ. Так, ерунда.
ЛЕНА. Я не играю в эти игры.
ГРИГОРЬЕВ. В какие? Лена, милая, это неизбежно.
ЛЕНА. Вы сумасшедший.
ГРИГОРЬЕВ. А ты? Этот твой покойный инженер, это что? Это то же самое, что я – только мертвый! А пришел я – живой, и ты испугалась, я видел, я прекрасно видел! Ты сама себя испугалась – и сейчас боишься!
ЛЕНА. Вы очень глупый человек. Вы самоуверенный идиот.
ГРИГОРЬЕВ. Это слова твоей матери! Точь-в-точь! Значит, тебя пробрало! Ты меня уже ненавидишь, то есть тебе кажется, что ненавидишь, ты хочешь ненавидеть, а на самом деле…
ЛЕНА. Слушайте, ну не смешно же уже! Давайте так: я вам наврала, вы мой отец, и на этом закончим.
ГРИГОРЬЕВ. А мне все равно. Я – отец? Когда это было! Это не считается! Я тебе счастья хочу, понимаешь? У меня такой характер, я маньяк, если хочешь. Кому-то смертельно хочется убивать и насиловать, а я смертельно хочу кого-то сделать счастливым. Я тебя хочу сделать счастливой. И ты будешь счастливой.
ЛЕНА. А может, я не хочу? Я не хочу быть счастливой. В наше время быть счастливым – это аномалия. Уродство.
ГРИГОРЬЕВ. Именно! Согласен! Но я – не боюсь! Пусть смотрят – и завидуют! Я живу так всю жизнь! В лютый мороз, вода в умывальнике в доме замерзала, а я брился, одеколонился, меня чуть не убивали за это, кто в Кавандыке одеколонится? – там одеколон только пьют! – но я был с иголочки, в поселке было три женщины, и все три были мои! То есть они и еще чьи-то были, но по-настоящему – мои! Ты спящая царевна, девочка моя, тебе надо проснуться!
ЛЕНА. А вы затейник, Владимир Сергеевич! Вы – большой затейник! Вы…
ГРИГОРЬЕВ. Не надо. Ничего больше не говори.
ЛЕНА. Вы…
ГРИГОРЬЕВ. Ты растеряна, я понимаю. Первый раз в жизни ты чувствуешь себя растерянной. Ты не знаешь, что сказать. И не нужно.
ЛЕНА. Я знаю, что нужно сказать. Вы старый козел, Владимир Сергеевич.
ГРИГОРЬЕВ. Ты умеешь быть честной?
ЛЕНА. Я свободна. Это, кстати, единственное, что у меня есть. А свободный человек не врет.
ГРИГОРЬЕВ. Хорошо. Только один вопрос: кто-нибудь за последний год – или вообще – кто-нибудь так раздражал тебя, как я?
ЛЕНА. Допустим, нет. Но…
ГРИГОРЬЕВ. Все! Больше ничего не нужно!
ЛЕНА. Это ничего не значит! Меня и телевизор за стенкой может раздражать.
ГРИГОРЬЕВ. Да. Конечно.
ЛЕНА. Уберите с морды эту вашу поганую улыбку!
ГРИГОРЬЕВ. Я не улыбаюсь. Это хорошо.
ЛЕНА. Что хорошо?
ГРИГОРЬЕВ. Ты видишь уже не то, что есть, а то, что тебе кажется. Не обманывай себя, не мучай себя.
ЛЕНА. Вы клинический тип. Знаете, я вас боюсь.
ГРИГОРЬЕВ. Очень хорошо.
ЛЕНА. Нет, серьезно. Я, пожалуй, милицию вызову.
ГРИГОРЬЕВ. Замечательно! Прекрасно! Я окажу сопротивление, они изобьют меня на твоих глазах – и все! И ты сама будешь слезами смывать с моего лица кровь! Милиция – это хорошо придумано! Зови!
Звонок в дверь.
Это твой сопливый любовник. Пусть войдет. А я уйду. Ты попытаешься выбить клин клином, ты начнешь целовать и ласкать его – и с ужасом почувствуешь вдруг, что все не так, все по-другому.
ЛЕНА. Я попрошу его вышвырнуть вас отсюда!
Открывает дверь.
Появляется Голубева. Пьяна.
ГОЛУБЕВА (с улыбкой). Воркуем? Это что за брюнет? Одни сплошные брюнеты у тебя, Ленка. Люблю брюнетов. Поделилась бы.
ГРИГОРЬЕВ. Кажется, я вас сегодня видел.
ГОЛУБЕВА. Разрешите представиться, брюнет. Я – её… как это слово-то называется, забыла… Неприличное такое.
ЛЕНА. Мама, перестань!
ГОЛУБЕВА. Вспомнила! Вот именно. Я ее, извините за выражение, мать!
Хохочет.
Действие второе
4
Лена – у двери в спальню. Заглядывает.
ГРИГОРЬЕВ. Спит?
ЛЕНА. Спит.
ГРИГОРЬЕВ. Она алкоголичка? Почему ты не вылечишь ее, ведь есть деньги.
ЛЕНА. Она не хочет. И она не всегда так. Она бы рада чаще, но не может. Она потом месяц приходит в себя. Ей нельзя.
ГРИГОРЬЕВ. Понимаю. Она тоже не работает?
ЛЕНА. Она на пенсии. По инвалидности.
ГРИГОРЬЕВ. А что такое?
ЛЕНА. Она лечилась в клинике. В психиатрической.
Пауза.
Нет, она не совсем сумасшедшая. Просто слегка что-то в голове запутано. Провалы в памяти бывают. Депрессии.
ГРИГОРЬЕВ. Меня она не помнит?
ЛЕНА. Не знаю. Наверное, помнит. Просто не узнала.
ГРИГОРЬЕВ. Где она живет?
ЛЕНА. Нормально живет, в хорошей квартире. Небольшая, но хорошая.
ГРИГОРЬЕВ. За ней присматривает кто-нибудь?
ЛЕНА. Да, соседка.
ГРИГОРЬЕВ. А ты?
ЛЕНА. Она не любит, когда я прихожу. Начинает кричать, что я испортила ей жизнь.
Пауза.
Спрашивай, спрашивай. Ты хочешь спросить, почему я сказала, что она умерла? Отвечаю: думала, что ты сразу же уедешь. Ты хочешь спросить, когда она сказала, что ты не мой отец, до болезни или после? Отвечаю – до. Когда была совершенно здорова. Ты хочешь спросить, почему с ней это случилось? Отвечаю: не знаю. Может, из-за тебя. Ждала, ждала, что ты вернешься. И не дождалась.
