— Гарри, куда ты ходил?
— Когда?
— Когда она явилась и забрала меня наверх. Почему тебя там не было?
— Я разговаривал с твоим отцом.
— Но я видела, что ты еще с кем-то разговаривал. Как раз когда я уходила. С какой-то девушкой. Полли Пирсон.
— Она совсем ребенок, — сказал он. — А как она тебя превозносит…
Пейтон отодвинулась от него, вцепившись рукой в его запястье.
— Не это главное, Гарри! Неужели ты не понимаешь: ты был нужен мне тогда. Будь ты там, все, возможно, пошло бы иначе. Ты мог бы что-то сделать. Но тебя там не было. Ты меня оставил, как делаешь всегда. Когда ты мне нужен. Почему ты не пришел и не спас меня? Неужели ты не понимал…
Он издал успокаивающий звук.
— Нет, лапочка, послушай. Не устраивай по этому поводу разноса. Я же на твоей стороне, детка, поверь мне. Честное слово. Не устраивай ада сейчас — это же наш медовый месяц в кавычках. Если бы я знал, все было бы иначе, но я же не знал, я представления не имел…
Она выхватила из его руки бутылку, налила себе виски, залпом выпила. Она повернулась к нему — глаза воспаленные и совсем некрасивые, и он, вновь почувствовав старое отчаяние, приготовился услышать страстную речь, с горечью думая: «А как насчет меня? Эта свадьба была что — пикником для меня?» Она уже несколько месяцев не была такой, и он думал, что сумел ее выправить, но нет: сейчас, как и на тех гулянках в Вилледже
[26]
, она вымещала на нем свое горе, тогда как он ничего такого не сделал.
— Неужели ты не можешь выбросить из головы этих девиц? Великий Боже, Гарри, вдень нашей свадьбы! При том, сколько всего случилось. Когда ты был мне так нужен. Ты что, считаешь, что меня можно вот так бросить, пренебречь мной и забыть? Ты поступал так раньше и снова так поступишь, я знаю, и у нас будет поганая-препоганая жизнь, если ты не будешь настороже.
— Пейтон, не говори глупостей.
— А я и не говорю. Все это — чистая правда. Всякий раз, как ты мне нужен, ты…
Но он уже не слышал ее: он выключил ее слова из своего сознания аккуратно и полностью, как если бы вырубил свет. Это единственное, что надо было сделать, поскольку, несмотря на все ее утверждения, правды в том, что она говорила, не было; он не мог надеяться, что ему удастся сразить ее ужасное отсутствие логики фразами вроде: «Пейтон, не говори глупостей». Он считал, что и это полностью уничтожил — эти ошибочные, безумные рассуждения, — и сейчас чувствовал себя усталым, и опечаленным, и разочарованным. Он сосредоточился на более приятных мыслях — подумал о Флориде, стал смотреть на женщину с попугаем, которая дремала, кивая, и, вздрогнув, просыпалась. Над ними прозвучал гудок — глухой и печальный, и Пейтон, несколько умиротворенная его молчанием, уже мягче произнесла:
— Я хочу лишь, чтобы ты оберегал меня. Я ведь вовсе не придира или мегера. Мне жаль, что я столько всего тебе наговорила, дорогой. Я ведь вышла за тебя замуж, потому что ты мне нужен.
Он посмотрел ей в глаза.
— Нужен?
— Я имею в виду… — Она пыталась что-то сказать.
— Нужен? — повторил он.
— Я хочу сказать…
— Нужен? А любовь?
Она молчала.
— Любовь? Любовь? — с горечью произнес он, держа ее за плечи.
Она расплакалась. Он дал ей спокойно поплакать на своем плече, держа за руку. Женщина среднего возраста с сомнением смотрела на Пейтон, а когда Гарри мрачно зыркнул на нее, аккуратно поправила свою вуаль. Прыщавый юноша тоже наблюдал за Пейтон, но вдруг застеснялся и начал с мечтательным видом поедать шоколадку «Херши». Наконец Пейтон перестала плакать и вытерла слезы.
— Извини, — сказала она.
— Все в порядке, лапочка, — мягко произнес он. — Ты придешь в себя, когда мы сядем в поезд.
— Да.
— А теперь давай немножко взбодримся, ради Христа. — Да.
Она улыбнулась и пожала ему руку. Потом — после долгих уговоров со стороны Гарри — они потанцевали в проходе близ музыкального автомата, позади прилавка для завтрака, где рядами висели яркие сувенирные флажки, а пар из кофейника накрыл волосы Пейтон. Проход был заставлен, и в нем было тесно: в какой-то момент они наткнулись на пожарный шланг и при этом потеряли равновесие — Гарри, нагнувшись, поцеловал ее, не стыдясь, провел рукой по ее бедру. Она хихикнула и вернула ему поцелуй, раскрыв губы, — на свету ярко блеснули ее идеальные белые зубы. В какой-то момент она укусила его за ухо, ион, почувствовав боль, ущипнул ее за зад. В музыке — этаком буги-вуги — полно было дрожащих звуков рояля и рыкающего баса; пластинку эту ставили дважды. Старик негр, попрошайка в енотовой шапке и со ртом, полным черных зубов, проковылял из мест, выделенных для цветных, чтобы посмотреть на них, слабо похлопать в такт своими белесыми ладонями и попросить десять центов. Гарри от полноты счастья дал ему всю свою мелочь — а это было около доллара — и получил благословения Иисуса. Пейтон выпила еще виски. Они потанцевали еще — на этот раз под музыку «Исступления» и под вопли тромбона понеслись как перышки по проходу. Паром, подброшенный волной, закачался подними, но это не так обеспокоило Гарри, как состояние Пейтон, которая висела на нем, путая па, положив тяжелую голову на его плечо.
— В чем дело, лапочка? — Он посмотрел вниз, на нее, приподнял ее подбородок. Она беспомощно и беззвучно плакала, уголки ее губ были горестно опущены. — Ох, любимая… — произнес он.
Она покачала головой. Он сел на коробку, полную спасательных поясов и курток.
— Любимая, — произнес он снова, проводя рукой по ее щеке.
— Они просто никогда не научатся, — всхлипывая, сказала она, — просто никогда не научатся.
Но он скоро снова успокоил ее. Она сидела на ящике, бледная и дрожащая, и, как она сказала, у нее немного побаливал живот. Гарри надо было сходить в уборную. Он похлопал ее по плечу. Когда он вернулся, ее там уже не было.
Он огляделся с возрастающим страхом. Он спросил у пожилой пары, куда она пошла, — они не знали. Как не знал и спавший солдат, который поднял на него один глаз и рыгнул. Парень за стойкой сказал, что она вышла на палубу. Гарри пытался скрыть свой страх, который был просто проявлением нервозности, снова и снова убеждал он себя, но в конце прохода он в ярости распахнул дверь, и на него хлынул соленый и ледяной бриз.
— Пейтон! — в отчаянии крикнул он. — Пейтон! Пейтон!
На палубе было пусто. Он бросился в переднюю часть парома, ударившись о шлюпбалку спасательной лодки. Затем побежал обратно подругой стороне, чувствуя, как с каждой секундой нарастает страх, и тут обнаружил ее, спокойно стоявшую у перил. Он обхватил ее за талию, прижал к себе.
— У тебя сердце так колотится, — спокойно произнесла она.
— Да.
