Книга Уйди во тьму, страница 86. Автор книги Уильям Стайрон

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Уйди во тьму»

Cтраница 86

Долли, конечно, могла быть и в Тибете. Он лишь дважды видел ее после смерти Моди. Первый раз, когда он однажды вечером — через неделю после примирения с Элен — с опасениями и страхом вышел из дому и отправился на квартиру к Долли. Он намеревался изложить ей ситуацию возможно более честно, но отвратительно справился с этим. Как бы мало у мужчины не осталось под конец чувств к женщине, если они долгое время были вместе и близки, у него отложилась определенная терпимость к ее маленьким недостаткам, и он с таким же снисхождением вспоминал грязные тарелки в ее раковине, ее третьеразрядные книги и странный вкус в музыке, треснувшее зеркало, которое она так и не починила, как вспоминал ее губы и бедра. Вспоминая все это в связи с Долли, он расслабился к тому времени, когда подошел к ее двери, и после кофе с тортом, собравшись уходить, смутно пообещал ей скоро увидеться. Когда же она, взглянув на него с дурным предчувствием, спросила: «Когда, когда?» — он ответил лишь: «Скоро, скоро», — и вышел, преследуемый ее взглядом, который говорил: «Ох, ты же бросаешь меня».

Но он дал слово. Подумай он хотя бы минуту об этом предательстве, он понял бы, что погиб. Он старался забыть ее, и преуспел: она исчезла из его сознания подобно этим несчастным людям, замурованным в цементе, которых выбрасывают за борт, и они летят на дно моря. Хотя она его не забывала. Как раз когда он выбросил ее из головы, она начала звонить ему, и поскольку он неизменно вешал трубку, она стала слать ему записочки, написанные бледно-лиловыми чернилами, полные тоски и мольбы, надушенные и с приложением унизительных сувениров: роз, сорванных ими во время Недели садоводства в Вестовере, открытки, которую он купил ей на «Поездке в Небо», двух палочек от эскимо, которые они с осознанным легкомыслием ели на ярмарке в Ричмонде. Эти записочки стыдили его, возмущали; именно такие вещи, о чем он однажды рассказал Долли, говоря об Элен, — липучие сладостно-горькие памятки, доводившие его до исступленного раскаяния; наделав столько бед, сумеет ли он когда-либо зажить настоящей жизнью?

Однажды вечером Долли навестила его. Это был безрассудный поступок, но ей повезло, поскольку Элен на неделю уехала к своей невестке в Пенсильванию. Это была ужасная сцена. Долли ворвалась в дом с сильного дождя — мокрые волосы ее змейками налипли на лицо, она неуклюже пригрозила ему канделябром, ее вырвало на ковер, она поскользнулась и упала в лужицу, где и осталась лежать в беспамятстве. Лофтис впервые видел ее пьяной, и потому не знал, как с ней держаться. Он привел ее немного в порядок и отвез к ней на квартиру, где осторожно уложил в постель и какое-то время подержал за руку, слушая, как она бормочет, мешая фантазии с воспоминаниями. «Упокоенные в алебастровых гробницах, — эти строки он однажды прочел ей из книжки стихов, принадлежавшей Пейтон; строки, которые он забыл и не мог понять, как Долли могла их помнить, — спят кроткие участники воскрешения». И она опустилась на подушки словно Камилла и наконец благополучно забылась, а он, вытирая пот со лба и с болью сожаления в сердце, воздал Богу или кому-то свою первую в жизни честную молитву.

Больше она его не беспокоила. Из-за этого инцидента он еще сильнее постарался ее забыть. В конце апреля они с Элен сели на поезд и отправились на три недели на курорт под Эшвиллем, и там, среди затянутых туманом холмов, в прохладном, насыщенном ароматом папоротников воздухе, где небо над ними казалось бездонным озером, они оба успокоились. Он постепенно вернул ее мысли от Моди и заботливо заставил делать то, что полезно для здоровья, — плавать и ездить верхом, ходить по вьючным тропам. Лицо у нее было усталое и в морщинах, но в новом купальном костюме тело все еще выглядело теплым и способным воспринимать любовь. Он трижды занимался с ней любовью — сам акт ему не особенно понравился, но потом — когда она мирно дремала возле него — он был рад и горд, что находится тут, а не в постели с отдыхающей разведенной из Атланты, которая усиленно завлекала его и у которой была такая идеальная кожа, что казалось, хорошенький молодой овал ее личика покрыт лаком и рассыплется от прикосновения. Он с грустью подумал о Долли. Но!.. «Я люблю вас, мой дорогой, — снова и снова говорила ему Элен, — как могли мы потерять столько времени? Простите меня, — говорила она, крепко вцепившись в его руку, словно отпусти он ее, и они снова поплывут в разные стороны, — простите меня, простите, простите, я была такой дурой». И когда Элен говорила такое — совсем как в кино, с таким убеждением, он был не в состоянии решить, кто же из них был все-таки дураком — он сам или Элен.

Вечерами они пили слабое пиво военного времени с членом клуба «Ротари» и его женой из Лондона, что в Онтарио. Мужчину звали Малкольм Макдермотт; он появлялся в шотландских юбках и с изогнутой палкой, и слушать его было все равно что слышать, как вода с грохотом льется в старую ванну. Вопроса не было, как понимал Лофтис, кто носит юбки в семье, ибо он был из тех мужчин, при чьих высказываниях жена кротко присутствует подобно волнующейся горничной, и если она заговаривала, то с таким видом, словно только что застенчиво вбежала в комнату, чтобы стряхнуть крошку, и тотчас снова отходила к стенке. Ей было немногим больше пятидесяти, и у нее было пухлое лицо канадки с блестящими глазами. Когда Элен упомянула, что в их семье недавно произошла смерть, пухлые губки Кэти приобрели трагическое выражение, и она сказала Элен, что тоже перенесла потерю ребенка, но что она нашла чем себя отвлечь, и брякнула что-то насчет золотых рыбок.

— Кэти, девочка моя, — прогремел Макдермотт, — ну что мужику делать с золотыми рыбками в доме? Одно беспокойство!

— Для нее, Малкольм, — пропищала она.

— Золотые рыбки?!

Тема эта тут и сгинула, но она придала разговору интереснейшую окраску, ибо скоро Лофтис, к своему удивлению, услышал, как Элен заговорила про Пейтон.

— Моя дочь, — сказала она, — моя младшая дочь изучает искусство в Нью-Йорке. Она такая душенька, хотя я, наверное, пристрастна как мать. Она уже довольно долго не была дома, ну и вы знаете про обои — я говорила вам прошлым вечером, какой мы купили рисунок? Ну, понимаете, я и не думала отделать ими комнату, не показав предварительно ей, — у нее все так хорошо в Нью-Йорке…

Лофтис чуть не рехнулся, а потом, в своих комнатах, первым делом попросил Элен, пожалуйста, повторить то, что она сказала Макдермоттам.

Элен выглядела уставшей, но в глазах ее было высокомерное удовлетворение, чуть ли не облегчение, когда она подошла к нему и, положив голову на плечо, сказала:

— Ну не отчаянная же это была ложь, дорогой? — Она вздохнула. — Пейтон. Ведь мы почти ни слова не говорили о ней, а теперь я сказала. Ох, дорогой, я так хочу, чтобы она вернулась домой — хотя бы ненадолго, я так хочу ее увидеть. Вы ведь верите мне, верно, дорогой? Подскажите, как мне написать ей… подскажите… — Она хихикнула. — Такие смешные эти Макдермотты. Подскажите мне, дорогой. Давайте вернемся в дом…

Он тоже опустил голову, мягко, а вокруг них синий вечер, казалось, таял и умирал, и вместе с его затуханием в тумане возникло с десяток звуков, которых Лофтис прежде не слышал: сверчки и шустрая возня детей, шаги в коридоре, тихие пожелания спокойной ночи и биение их сердец, колотившихся как барабаны. Это был — по любым мерилам — самый приятный момент на его памяти, и вечером накануне свадьбы Пейтон Лофтис вспомнил его — как бились в унисон их сердца в победоносном и диком экстазе. Мужчина столь неодаренный, рассуждал он, мог достичь того же, что и великие люди, будь у него терпение и искорка удачи, хотя его собственная дорога идет под откос к горькому роковому концу. Ветер, гнавший ночь по промерзшим акрам звезд, вдруг пронизал Лофтиса холодом, и его жизнь показалась ему случайностью; тем не менее был у него свой взлет, своя минута славы перед последним спуском. Вы знаете о падении этого человека; а вы знаете о его борениях?

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация