Вот видите! А это совсем простой пример устройства. А есть намного более сложные примеры. Перескочим сразу несколько ступеней сложности. Разберём ситуацию. А ситуация устроена куда сложнее, чем любой предмет или даже весьма сложный механизм.
Вот такая ситуация: мама меня любит.
Это нормально!
Если бы мама меня не любила – это было бы ненормально. Она моя мама, я её сын. Тут и других причин искать не стоит. Любит. Любила раньше, любит сейчас и на перспективу. Любит в любом возрасте. Любит с такими руками, ногами, лицом, голосом… А тут, собственно, на кого пенять?..
Но главное в этой ситуации – это то, что мама меня любит всего! Всего, понимаете?! Целого! Всего меня!.. Ну, понимаете?! Всего. Це-ли-ком!
Но, допустим, сижу я дома и состригаю ногти. Состриг, собрал остриженные ногти и понёс их выбрасывать. Но не заметил, как один упал и остался лежать на полу.
И он маме уже не нравится!
А что случилось? Ещё минуту назад это был я, который нравился!
Но самое забавное, что и мне не нравится! Если я сомневаюсь, что это мой…
А чей может быть ноготь на полу у нас дома? Либо мой, либо человека, с которым я живу в одном доме и тоже его целиком люблю. Но не нравится и неприятно брать в руки.
Вот такая ситуация.
И про это как трудно говорить. Но так хочется. Трудно и хочется. Трудная тема. Тема ускользающая, сочащаяся сквозь пальцы. Её трудно удержать! Нужны примеры…
И у меня есть очень хороший пример…
Вот он.
Возьмём, например, и посмотрим на анатомическую схему человека. Что мы видим? Казалось бы, мы видим то, как мы устроены. Но почему мне неприятно и даже страшновато на это смотреть? Ну, во-первых, я сильно сомневаюсь, что у меня внутри всё так же аккуратно и наглядно, как на этих схемах нарисовано. А во-вторых… А зачем мне знать, что всё это у меня внутри, если я не медик? Не надо мне этого знать, как не надо было знать про железнодорожников, если я не железнодорожник. А я не медик и не железнодорожник.
Но мне в школе на уроке анатомии показали эти схемы, и я сразу испугался. Почему? А потому, что с тех пор мой организм разделился для меня на два организма. На тот организм, который я знаю, и на тот, который мне неведом.
А что значит «организм, который я знаю»? А это тот организм, который мне понятен. Я же знаю, сколько мы с моим организмом можем поднять килограммов, сколько можем пробежать, проплыть. Я знаю, в какой позе мы с моим туловищем любим спать, какая нам, на мой взгляд, подходит одежда. Я знаю, какую мы предпочитаем еду и от какой еды нам с моим телом становится плохо, а от какой еды мы с моим организмом перестаём помещаться в наши брюки. Это я знаю. Это мне понятно.
И где заканчивается понятный мне организм и начинается этот, с анатомических схем?
А ведь то, что изображено на этих схемах, у меня внутри. А то, что у меня внутри… Я всему этому не доверяю. Я всего этого боюсь. Потому что то, что у меня внутри, только и делает что грозит мне смертью!
И ещё, я ведь то, что у меня там, внутри, никак не контролирую… А это мне обидно!
К примеру… Вот я несколько часов назад принимал пищу. Попросту и точнее сказать, я ел. Ел еду, с удовольствием. И теперь у меня внутри, в животе, происходит некий процесс. И я догадываюсь, что этот процесс не закончился. Но я не могу его силой мысли, воли и желания ни ускорить, ни замедлить. Оттуда, изнутри меня, поступают мне сигналы о состоянии процесса. Поступает сигнал – и я иду исполнять.
Без вопросов!
А кому задавать эти вопросы?
Или у меня глаза моргают. Они сами моргают. Я не даю им команду моргать. Я об этом вообще не думаю. Даже если я захочу не моргать и постараюсь не моргать… Они же моргнут. Сами! Хотя я хочу не моргать.
Или лечили мне зуб и недолечили. Сказали: «Завтра придёшь, долечим». А в зубе осталась дырка с острым краем. И язык в эту дырку лезет и край этот острый ощупывает. Вот он лезет и лезет туда. Весь вечер. И не даёт мне покоя. И я приказываю языку: «Не лезь!» – и понимаю, что язык – это же часть меня. Это я. А он лезет.
Или щёлкаешь орешки, или ешь чипсы и думаешь: «Хватит уже. Надо остановиться. Должно же быть какое-то чувство меры». Но сам остановиться не можешь. И, чтобы прервать этот процесс, откладываешь пакет с чипсами в сторону. Но потом забылся, разговорился с друзьями, и рука сама раз – и в пакет, а потом раз – и в рот.
Сама!
Или ещё более тонкий пример…
Вот я не часто хожу в оперу.
Я, скажем, редко хожу в оперу. Потому что я нормальный человек. Я не знаток оперы. А в оперу приходишь, а там сплошь знатоки. Я себя среди них неловко чувствую. Но всё же бывает, что по случаю в опере оказываюсь.
И вот прибегаю я в оперу. Я – нормальный человек. Прибежал после каких-то дел, едва успел, усталый, голодный. Прибежал, а там ходят знатоки. Они такие хо-о-о-дят, ведут специальные разговоры: «Скажите, а кто сегодня исполняет такую-то партию?» – «Такая-то!» – «Да вы что, она уже вернулась из Милана?!» – «Уже вернулась, к вашему сведению». – «Как хорошо, что она вернулась!»
Я думаю: «Как хорошо, что она вернулась!», – и хотя я не знаю, о ком идёт речь, но если знатоки довольны, значит, и мне повезло. Но я-то думаю ещё и о том, что я голоден. А впереди четыре часа искусства. Четыре часа искусства на голодный желудок – это для нормального человека серьёзное испытание. И я бегу в буфет. А там тоже знатоки. Все пьют минеральную воду. Никто не ест. И я думаю: «Действительно! Не есть же я пришёл в оперу». Покупаю минеральной воды, выпиваю её на голодный желудок. А в этот момент звучит третий звонок, я иду в зал… И вот уже гаснет люстра. А я даже не успел прочитать программку и не знаю, о чём будет опера, но зато точно знаю, что из самой оперы ничего, что там к чему, и не пойму. Но начинается увертюра…
И эта увертюра такая прекрасная. И оркестр звучит прекрасно. И акустика в опере прекрасная. А скрипки звучат так нежно! И мне вдруг всё начинает нравиться. И я собой горжусь, что сейчас четыре часа искусства, на голодный желудок. Но я выдержу! И скрипки звучат уже почти невесомо. А я думаю о том, что не поздно стать знатоком и надо чаще ходить в оперу…
Но в тот момент, когда скрипки звучат совсем уже нежно и совершенно невесомо, почти беззвучно… у меня в голодном желудке минеральная вода перетекла с одного места в другое… Да ещё с таким звуком: «Бу-бу. Бу-бу». А в опере ещё такая акустика!.. В общем, получилось громче скрипок.
А впереди сидит знаток!
И этот знаток оборачивается ко мне вполоборота… Нет, не подумайте, он не сказал мне: «Побойтесь Бога, молодой человек» или «Что вы себе позволяете в опере!» Нет! Он оглянулся, посмотрел на меня презрительно, закатил глаза вверх, тяжело вздохнул, покачал головой, и ещё раз тяжело вздохнул, и отвернулся.
И для меня опера тут же закончилась.
