С шахматами, шашками ничего не вышло.
Хуже всего было летом. Летом было ну уж совсем скучно. Были такие дни, когда интересной книжки нет, кино интересного ни одного в кинотеатрах не шло, все куда-то поразъехались, по телевизору одна ерунда, пойти выпить квасу или съесть мороженого одному не хотелось. Вот и проходил целый день так тягуче и утомительно либо в бессмысленном валянии дома на диване, пока родители на работе, либо в одиноком слонянии по городу и рассматривании пыльного асфальта. В голове в такие дни звенела тишина и пустота.
Недавно я вспомнил такое своё летнее состояние и сильно по нему поскучал. Я даже поделился своими воспоминаниями с приятелем. Мы как раз сидели у него на даче, стоял жаркий июльский день. Я напомнил ему о детско-юношеском летнем скучании и сказал о том, что с удовольствием поскучал бы так, как тогда. Потому что теперь, когда выпадает безделье, это всё равно не та скука, в голове-то всё чего-то копошится, варится, беспокоит и не отпускает. И ещё уже не вернуть того детского ощущения неподвижности времени.
Мой приятель, весьма занятой человек, тут же это ощущение вспомнил и тоже пожалел о нём и о его безвозвратности. С нами тогда сидел и слушал наши разговоры его шестнадцатилетний сын.
— А у меня каждый день такой, — кислым тоном сказал он нам, нас дослушав.
В общем, я искал, искал занятие, и в итоге к четырнадцати годам его нашёл. Точнее, занятие нашло меня. Родители подарили мне на тринадцатилетие фотоаппарат. Это был серьёзный и взрослый подарок. Но фотоаппарат тогда и процесс фотографирования тогда были далеко не тем же самым, чем они являются теперь. Это теперь фотоаппараты делают всё сами, и процесс изготовления фотографий не составляет никакого труда. Именно из-за этого так много фотоснимков накапливается в домах целыми кипами. Редко у кого доходят руки подписать эти фотографии или оформить их в альбомы. Так и лежат эти картинки жизни где-то в шкафах, и уже невозможно восстановить, в каком году сделан тот или иной снимок. Да и лица многих случайных летних приятелей, попутчиков, собутыльников кажутся незнакомыми, а их имена вылетели из головы безвозвратно.
А тогда купить фотоаппарат — это было пол дела, даже четверть дела. Нужно было к нему купить фотоувеличитель, для того чтобы фотографии печатать, а ещё фотофонарь с красным стеклом, ванночки для проявителя, закрепителя и промывания фотографий. Нужен был фотоэкспанометр, чтобы правильно определять, какую выставить выдержку и диафрагму на фотоаппарате и объективе, нужен был фотобачок, для проявления фотоплёнки… И ещё нужно было уметь всем этим пользоваться. Представляете, как трудно было заправлять плёнку в кассету, а потом для проявки в фотобачок. Это нужно было делать в полной темноте. Короче, я всего этого делать не умел, и подаренный фотоаппарат пролежал без дела почти год.
— Мы тебе уже год назад подарили отличный фотоаппарат, и где фотографии? — спросил как-то в раздражении отец, когда я, очевидно, маялся от скуки и безделья, — вот и дари тебе что-нибудь после этого. Вот и думай, чем тебя занять!
После такого жёсткого замечания нужно было заняться изучением фотопроцесса и получением навыков. И я пошёл и записался в фотокружок при станции юных техников.
Я пришёл на станцию юных техников. Я уже бывал в этом месте, когда пытался попробовать себя в моделировании. Там были ещё кружки мото— и автотехники. Были и ещё какие-то кружки. В окнах этих кружков были видны разные станки, какие-то находящиеся в работе модели или мотоциклы. Но окна фотокружка наглухо были закрашены чёрной краской. Их как бы не было, этих окон. Само помещение фотокружка находилось в самом конце коридора, и дверь в него всегда была закрыта.
Я подошёл к этой двери. За ней не было никаких звуков. Я постучал, подождал, постучал снова, но безрезультатно. Тогда я постучал сильнее.
— Не ломайте дверь, — услышал я из-за двери, — минутку подождите.
Я подождал минуты три.
— Так! Все убрали всё? — услышал я, наконец, голос человека, который находился прямо за закрытой дверью — Раз, два, три. Открываю.
Дверь открылась, точнее, приоткрылась.
— Я хотел записаться… — начал было я.
— Заскакивай давай! Мухой! — услышал я приказ и, как мог быстро, юркнул в приоткрытую дверь.
Я оказался в тёмном, без проблеска белого света помещении. Я бы назвал эту темноту адской. Сначала я ничего не мог разглядеть, кроме нескольких кроваво-красных фонарей, которые очень тускло освещали пространство. В помещении стоял сильный запах разных химических соединений. Но запах был не противный, а таинственный и деловой.
— Ну? — услышал я краткий вопрос.
Задал его тот же голос, что звучал из-за двери. Говорил высокий молодой человек. Я не мог его толком разглядеть. Привыкая к темноте, я различил ещё с десяток людей, которые молчаливо чем-то занимались.
— Я хотел записаться… — снова начал я.
— А чё ты шёпотом-то? Говори нормально. Звук — это не свет. Ничего здесь голосом не попортишь, — сказал всё тот же голос.
А я, действительно, заговорил шёпотом. Сработал инстинкт: в темноте только шёпотом.
— Я записаться хотел в фотокружок, — сказал я всю фразу более-менее чётко.
— Записаться? — переспросил мой собеседник. — Ну, тогда тебе надо подождать. В середине учебного года обычно не записывают. Надо в начале учебного года приходить.
— И что тогда мне делать? — спросил я.
— Так подождать, я же сказал.
— До конца учебного года? — почти радостно спросил я. Мне хотелось скорее на свет, и у меня теперь была отличная отговорка для отца.
— Зачем? Подожди немного. Посиди. Начальник придёт, поговори с ним. Он тебя и запишет. Или не запишет. Садись.
Я сел на едва различимый в темноте стул, к которому меня повели, и стал ждать. А работа в свете красных фонарей не прекращалась. Очень быстро ощущение реального времени суток исчезло. Я смотрел на молчаливых, всех занятых своим делом и сосредоточенных сверстников и парней постарше. Я думал, что всё то, что я вижу — это не по мне. А они работали, как какие-то гномы в глубине своих гротов. У них были какие-то свои, очень специальные, непонятные мне разговоры между собой.
— Осталось пятнадцать минут. Закругляйтесь, — сказал тот парень, что открыл мне дверь. — Через пятнадцать минут включу свет.
Все немного ускорили свои действия и чем-то громче зашелестели.
— Ну! Включаю, — примерно через пятнадцать минут прозвучало очень решительно.
— Погоди, погоди! Секунду! Щас бумагу закрою лучше, — сказал кто-то. — Готово. Включай.
И зажёгся яркий белый свет ламп дневного света. И я, ослеплённый, увидел, оказывается, совсем небольшое помещение со столами вдоль стен и стоящими на этих столах фотоувеличителями. Я увидел щурящихся парней, в основном, моего возраста. Многие были в школьной форме. Девчонок не было вовсе. Никто не обратил на меня внимания. Все разом заговорили и начали активно приводить свои рабочие места в порядок. Те, кто заканчивал свои дела, брали с вешалки у двери одежду и, кто прощаясь, кто не прощаясь, уходили.
