Костя наклонился, взял бумажник и, даже не встряхнув его и не обтерев от холодной воды, сунул в карман. Он быстро подошёл к крыльцу, перескакивая через две ступеньки, поднялся и вошёл в фойе гостиницы. Сердце страшно стучало. Он поздоровался с женщинами за администраторской стойкой, напряжённо оглянулся, тряхнул рукавами пальто, от этого на пол полетели брызги. Костя постоял несколько секунд и быстро направился к туалету.
В умывальнике никого не было, он прошёл через него к кабинкам. По ходу Костя взглянул в зеркало и увидел себя взъерошенным, с мокрыми волосами и горящими глазами.
В кабинке он закрылся, опустил крышку унитаза, сел на неё, только тогда осторожно достал бумажник из кармана и открыл его.
Это был большой длинный бумажник. В него были вложены, даже не засунуты в карманы и отделения, а просто вложены, как в книгу… деньги и два паспорта. Денег было много. Новые купюры в разорванной банковской упаковке немного намокли. Красноватые купюры большого достоинства, рубли, много рублей. Пачка была, наверное, почти полная. Костя осмотрел её и положил на колено. В руках у него оказались два паспорта: обычный и заграничный. Они тоже намокли. Костя раскрыл обычный паспорт и посмотрел на фотографию.
Он увидел худое вытянутое лицо, плечи в пиджаке, рубашка, галстук. “Скачков Владимир Николаевич” прочёл он. Родился Владимир Николаевич в г. Барабинске Новосибирской области, а паспорт был выдан в Москве. Костя посмотрел ещё год рождения и, не в силах справиться с сердцебиением, с трудом высчитал, что господину Скачкову 34 года. В загранпаспорте фотография была цветная, на ней Владимир Николаевич был в белом джемпере и улыбался. В этом паспорте было несколько виз и десяток печатей. Костя подержал паспорта в руках и сунул их в карман. Он чувствовал, что весь вспотел.
В туалет кто-то вошёл, прошёл через умывальник, подошёл ближе и дёрнул за дверь костиной кабинки. Костя громко откашлялся и смыл воду.
— Ой, извините! — услышал Костя из-за двери.
Костя промолчал и сидел тихо, пока невидимый ему человек заходил в соседнюю кабинку, кряхтел, журчал, шумел унитазом и жужжал молнией на брюках. Потом человек мыл руки в умывальнике и сушил их ветродуем. Потом он ушёл.
Костя открыл бумажник и осмотрел его. В большом отделении он обнаружил немного рублей, пять стодолларовых банкнот и помятый, сложенный вдвое авиабилет из Москвы и обратно.
В кармашках были кредитные карточки, какие-то визитки. Их Костя не трогал. В другом отделении, под целлулоидной прозрачной поверхностью находилась фотография женщины и двух девочек лет шести и трёх. Женщина была блондинка, она улыбалась, а девочки были нарядно одеты, у младшей на голове была корона принцессы, за спиной у всех виднелась комната с окном и наряженная новогодняя ёлка. Ещё в бумажнике был какой-то хлам: чеки, бумажки, фантик от жвачки.
Костя долго смотрел почему-то именно на этот фантик, положил его на место, снова взглянул на фотографию женщины с детьми. Потом он достал из кармана оба паспорта и зачем-то посмотрел на штамп о прописке. Там был указан адрес: г. Москва, улица лётчика Бабушкина. Название Косте ничего не сказало, но он почему-то горько улыбнулся. Всё это время он даже ни о чём не думал, а просто чувствовал, как колотиться его сердце.
Костя вложил пачку денег обратно, паспорта тоже, сунул бумажник в карман, зачем-то спустил воду и вышел из кабинки. Он долго мыл руки тёплой водой, два раза выдавил в ладонь жидкого мыла с розовым запахом и мыл руки. Ополоснув водой лицо, он громко фыркнул, засмеялся, вынул из брюк пакет с бумажными носовыми платками, вытер лицо и руки. Бросив мокрый бумажный платок в урну, он вышел из туалетной комнаты и по прямой диагонали пошёл через холл к администратору.
— Доброе утро, — сказал он женщине в очках, которая сидела за стойкой.
— Доброе, — ответила она.
— Подскажите, пожалуйста, Скачков Владимир Николаевич из Москвы, в каком номере, — тут Костя на миг запнулся, подбирая слово, — остановился?
— Секундочку, — сказала женщина и застучала по клавишам компьютера, — Скачков… В 316-ом, — ответила она быстро.
— А вы не подскажете, он сейчас в своём номере? — ещё спросил Костя.
— Оля, 316-ый посмотри. Человек у себя или нет, — громко сказала женщина девушке за длинной стойкой.
— Ключа нет, наверное, у себя, — ответила Оля.
— Я могу к нему пройти? — спросил Костя у женщины в очках.
— А вы договаривались?
— Да… договаривались — ответил Костя.
— А то можно позвонить ему в номер.
— Нет, нет. Я лучше зайду.
— Лифт прямо. Третий этаж.
— Спасибо, я найду, — уже направляясь к лифту, сказал Костя.
Он в первый раз углублялся в недра гостиницы. Лифт был новый и весь в зеркалах. На третьем этаже у лифтов стояли диваны и в две стороны уходили коридоры. Костя пошёл по указателю налево. Зелёные с коричневым ковровые дорожки гасили звук шагов. В дальнем конце коридора копошилась горничная.
На дверной ручке номера 316 висела табличка “Не беспокоить”. Из-за двери доносился звук работающего телевизора и ещё какой-то шум.
Костя постоял у двери, прислушиваясь, сердце его заколотилось с новой силой. Он постоял с пол минуты и, наконец, постучал. Стук получился робкий. Костя снова прислушался. Его стук не дал никакого результата. Тогда он постучал сильнее. Опять ничего. Тогда он постучал громко, ударяя в дверь всем кулаком. Ничего не произошло. Костя даже усмехнулся сам себе, почувствовав всю нелепость ситуации, как будто ему что-то нужно от того человека, который не желал откликаться на его стук.
Тогда Костя стал стучать ещё сильнее и стучал долго. За дверью он услышал какую-то возню и явно женский голос, который что-то говорил, только Костя не разобрал, что именно. Наконец, он услышал мужской голос.
— Кто там?! — громко спрашивали из-за двери. Слышно было, что голос доносится из глубины помещения, говоривший к двери не подошёл.
— Простите… Это… Откройте, пожалуйста! — сказал Костя твёрже, весь краснея.
— Как же вы задолбали, а! Что это за гостиница такая, бля, — услышал Костя приближающийся голос.
Потом он различил шаги, ворчание, короткое позвякивание у двери и, наконец, дверь открылась. Открылась совсем немного. Костя увидел жидкие светлые волосы, торчащие во все стороны, и опухшее вытянутое лицо с маленькими красными глазами.
— Ну! Чё тебе надо, — на Костю пахнуло перегаром. Звук телевизора стал слышнее, и неясный шум стал шумом воды, текущей из-под крана или шумом душа.
— Скачков Владимир Николаевич? — спросил Костя.
— Так точно, Владимир Николаевич. А ты кто такой?
— А вы не позволите войти? — продолжал Костя, совершенно не зная, что делать, как себя вести.
— Ещё не хватало! Надо-то чего? — продолжало говорить опухшее лицо.
