Помог старику взвалить на нарты тяжелый ящик. Догнал робкого чукчу, который ограничился только парой консервных банок, заставил взять мешок муки.
Потом остановился, вспомнил что-то и закричал:
— Граждане! Все за мною!
Размахивая руками, он направился к стойбищу. Чукчи по одному заторопились следом.
Процессия прошагала мимо стоящей на отшибе яранги. Алексей подбежал к ней, развязал веревку у входа.
— Выходите, товарищ!
Чукча, щурясь от света, выбрался наружу.
Алексей хлопнул его по спине:
— Интернационал!
— Вуквутагин… — ответил чукча и ткнул себя в грудь. Разбирать недоразумение было некогда.
— Идем, Вуквутагин! Свобода! «Вперед, заре навстречу…», — вдруг запел Алексей, шагая во главе толпы. — Подтягивай, товарищи!
У склада остался только Храмов. Он остолбенело постоял в воротах, потом поднял замок и запер опустевший сарай.
Распахнулась дверь домика — Алексей появился на крыльце, таща перед собой ящик с луком.
— Угощайтесь, товарищи! Лук!
Алексей сорвал несколько перьев и пожевал их.
— Цынга нет! В два счета! Айн момент! — добавил он почему-то по-немецки.
Чукчи нерешительно последовали примеру начальника. А тот уже взобрался на лестницу и стоял под развевающимся флагом.
— Товарищи Далекого Севера! — радостно крикнул Алексей. — Люди голода и холода, а с нынешнего дня — граждане социалистической Чукотки! Теперь всё ваше! И земля, и море, и… фабрики, и все прочее! Ура! Переводите! — приказал он подошедшему Храмову.
Бывший управитель хотел что-то ответить, но вдруг осекся — во рту у одного из чукчей он увидел перышко лука.
Налившись яростью, Храмов исчез в домике и выскочил оттуда уже с дробовиком. В то же мгновение Алексей очутился на крыше.
— Сейчас переведу! — бормотал Храмов, щелкая курками. — Разойдись, язычники! — заорал он и прицелился в Алексея.
Но в это время опешившие было чукчи загомонили, толпа окружила Храмова, а Вуквутагин выхватил дробовик. Отбиваясь, Храмов упал.
Алексей торопливо спускался вниз, оглядываясь и крича:
— Только без самосуда! Без самосуда, товарищи!
За решеткой курятника сидит под замком сумрачный Храмов. Стоя на одной ноге, на него оцепенело глядит петух.
Алексей в самом прекрасном расположении духа собирает вещи. Сложил в мешок портянки, полотенце, подошел к столу и стал бережно завертывать в одеяло «Ундервуд».
Бывший управитель хмуро наблюдал за Алексеем.
— А со мной как же?
Алексей надел тулуп.
— Вопрос открытый. До выяснения вашей личности в разрезе мирового капитала… Советская власть решит.
— Нету такой власти, — уверенно заявил Храмов. — Не может ее быть.
— Привезу в Анадырь — увидите!
— Привезешь? На чем, интересуюсь? Или, может, я тебе собак буду добывать?
Алексей ничего не ответил, только снисходительно усмехнулся, подергал замок курятника и вышел на улицу.
Посреди стойбища горит костер.
Матово светятся куски сахара, поблескивают консервные банки: по старому обычаю, насытившись, надо покормить огонь — и чукчи бросают в костер остатки пищи. Чтото бормоча нараспев, морщинистый старик бьет в бубен.
К костру подошел Алексей.
— Отдыхаете, товарищи? — приветливо спросил он. Чукчи радостно загомонили.
— Ну вот, — сказал Алексей. — Теперь, значит, вам до наших всего хватит… а мне пора! Ехать надо! — Он кивнул в тундру и для большей убедительности нарисовал на снегу некое подобие пса и нарт.
Чукчи переглянулись и притихли.
Наконец заговорил старик. Он говорил долго и медленно, покачивая головой.
Когда старик кончил, Вуквутагин перевел:
— Он сказал — тебе не надо ехать.
— Почему не надо? — удивился Алексей.
— Порох давал, мука давал. Твоя хорош начальник. Ехать не надо!
— Да надо, надо! — Алексей обратился к чукчам. — Не начальник я вовсе! Взамен меня настоящего пришлют! А мне собак надо!
— Нету собак, — сказал Вуквутагин. — Ты хотим начальник.
— Да какой я начальник! — чуть не плача, крикнул Алексей. — Я же беспартийный!
Чукчи молчали и радушно улыбались. Где-то вдали залаяла собака.
Алексей прошел к столу и, не раздеваясь, сел.
— Что, собаки, — подал голос Храмов, — не признали новой власти?
— Помолчите, арестованный! — всхлипнул Алексей.
— Ничего, — сказал Храмов. — Мистер Стенсон приедет— он разберется, кто кого арестовал.
Посидев еще немного, Алексей снял бекешу, развязал машинку, заправил в нее чистый лист и начал печатать:
«Приказ № 1.
Исходя из революционной совести, реквизировать владение частного капитала (склад) для сохранения пошатнувшегося пролетарского здоровья граждан Уйгунана…»
Потом послышалось подозрительное шмыганье носом, и машинка застучала опять:
«Начальник Чукотки А. Глазков (согласно мандата)».
Снова белая предрассветная тундра, домик в одно окошко, северное сияние, догорающее в небе.
Из булькающего котелка торчат ощипанные куриные лапы. Храмов из-за решетки озабоченно потянул носом:
— Готово?
Новый начальник Чукотки поднялся с табуретки, стоящей возле курятника, и, не выпуская винтовки, сонно направился к печке. Когда он просунул котелок Храмову, тот неторопливо перекрестился, попробовал и отдал обратно.
— Недосолил!
Алексей принес соль, посыпал в котелок. Храмов попробовал снова.
— А теперь пересолил! Накормить — и того не можешь.
Крутя головой и морщась, Храмов приступил к еде. Через минуту что-то с грохотом упало.
Усиленно моргая, Алексей поднял с пола винтовку.
— Эй, власть! — засмеялся Храмов. — Не положено на посту спать!
— Стой! Кто идет? — вдруг вскочил Алексей, оборачиваясь к скрипнувшей двери.
На пороге стоял Вуквутагин.
Он подошел к столу и выложил несколько шкурок.
— Не надо сердитый начальник! Старик сказала — тебе шкурка будет, все будет! Только сердитый не надо, уезжай не надо!
— И мне ничего не надо, — мрачно сказал Алексей.
Но Вуквутагин решительно помотал головой:
— Так хорошо! — и направился к двери.
