Утомившись, Ринсвинд спешился, присел на камень настолько вросший в землю, что его невозможно было бы сдвинуть с места даже согласованными усилиями всех окрестных крестьян, – и потянулся к карману за отобранной у бедного люда сушеной рыбкой.
Пальцы его нащупали пачку листков, которые сунул ему Профессор Спасли. Ринсвинд вытащил бумаги и стряхнул с них табачные крошки.
«Здесь изложена самая суть», сказал профессор-варвар. Однако он не уточнил, какая именно суть.
«КАК Я ПРОВЕЛ ОТПУСК» гласило заглавие. Честно говоря, почерк был кошмарным, вернее, даже не почерк: жители Агатовой Империи писали картинками. Причем слово «емкий» не совсем точно описывало стиль их письма, скорее тут подошло бы слово «всеобъемлющий», поскольку одна картинка могла нести в себе тысячи значений.
Ринсвинд не очень хорошо читал на агатском. Даже в огромной библиотеке Незримого Университета было всего лишь несколько книг на этом языке. А листки, которые он держал в руках сейчас, выглядели так, будто тот, кто написал все это, очень волновался, столкнувшись с абсолютно непонятными для себя вещами.
Ринсвинд перелистнул пару страниц. Речь шла о некоем Великом Городе, в котором, по словам рассказчика, сосредоточились поистине удивительные, величественные вещи – к примеру, «пиво, крепкое, как удар воловьего копыта», «пироги, содержащие самые разные части свиньи». Все без исключения жители города отличались мудростью, добротой и силой или всем, вместе взятым, в особенности персонаж по имени Великий Волшебник, упоминания о котором очень часто встречались на страницах.
Кроме того, текст пестрел всевозможными наблюдениями за жизнью Великого Города типа: «Я был свидетелем, как человек наступил на ногу Стражнику у городских ворот, и Стражник сказал ему: „Твоя жена – форменная корова!“, на что человек ответил: „Да видел я тебя в месте, где солнце не светит, огромный человек“, но Стражник
[18]
, вопреки древнему обычаю, не отделил голову наглеца от его тела». Заканчивалось описание пятью изображениями пса, извергающего жидкость, – по некой непонятной причине у агатцев эта пиктограмма означала восклицательный знак. Ринсвинд стал наугад просматривать страницы. Схема была одна и та же: сначала шло описание, представляющее собой констатацию очевидного факта, а затем (не всегда, но часто) – несколько уже знакомых Ринсвинду страдающих недержанием псов. Например: «Хозяин гостиницы сказал, что городские власти требуют налогов, но он не собирается их платить. А когда я спросил, не боится ли он так поступать, он удостоил меня следующим ответом: «
[19]
их всех, кроме одного, а этот пусть
[20]
сам себя
[21]
». После чего продолжил: «Этот
[22]
– самая настоящая
[23]
, так можешь и передать ему». Причем Стражник, находившийся в этот момент в таверне, не выпустил из него кишки
[24]
, а лишь сказал: «И от меня передай то же самое
[25]
».
Спрашивается, и что такого странного нашел в случившемся рассказчик? Люди, описанные им, говорили так, как все время говорили в Анк-Морпорке, – или, по крайней мере, выражали же самые чувства. Непонятен был лишь пес.
Однако не следовало забывать, что страна, в которой стирают с лица Диска целый город, дабы преподать урок остальным, место, безусловно, сумасшедшее. Возможно, попавшие к Ринсвинду листки – это сборник анекдотов, и он просто не понял, в чем соль. Быть может, здесь реагируют шквалом хохота на такие фразы бродячих комедиантов, как: «А вы знаете, по дороге в театр я встретил человека, так вот он вдруг взял не отчикал мне ноги, мочащийся пес, мочащийся пес, мочащийся пес…»
Краем уха Ринсвинд уловил доносящееся дороги звяканье упряжей, но не обратил на него ровно никакого внимания. Он не оторвался от чтения даже тогда, когда услышал звук приближающихся шагов. Ну а к тому времени, когда все-таки решил поднять глаза, было уже поздно. Кто-то поставил ногу ему на шею.
– О, мочащийся пес, – проговорил Ринсвинд и отключился.
Раздался хлопок. В воздухе материализовался Сундук и тяжело рухнул в сугроб.
Из крышки торчал, чуть вибрируя, здоровенный мясной нож.
Некоторое время Сундук стоял неподвижно. Затем, исполнив многочисленными ножками сложный танец, повернулся на сто восемьдесят градусов.
Сундук не думал. Ему нечем было думать. Процессы, которые происходили внутри него, были куда более примитивны. Примерно так же дерево реагирует на солнце, дождь или внезапную грозу. Единственная разница в том, что Сундук реагировал куда быстрее.
Через некоторое время он, по-видимому, «собрался с пожитками» и побежал иноходью по тающему снегу.
Чувствовать Сундук тоже не умел. Ему нечем было чувствовать. Но в данном случае он реагировал так же, как дерево реагирует на смену времен года.
Сундук ускорил шаг.
Он вернулся домой.
Ринсвинду оставалось признать, что человек кричал по делу. Не в том, конечно, смысле, что отец Ринсвинда больная печень подвида горной панды, а мать ведро черепашьей слизи. Ринсвинд не был знаком ни с одним из своих родителей, но шестое чувство подсказывало ему, что они оба в чем-то напоминали человекообразных, хотя, может, и не очень долго. Но что касается обладания ворованной лошадью, тут он припер Ринсвинда к стенке, а свою ногу к его шее. Нога, стоящая на вашей шее, в девяноста процентах случаев свидетельствует о том, что вы имеете дело с законом.
Ринсвинд почувствовал, как чьи-то руки обшаривают его карманы.
К ругани присоединился кто-то еще. Поле зрения Ринсвинда было ограничено несколькими дюймами аллювиальной равнины, но из контекста волшебник заключил, что этот второй – крайне несимпатичный человек.
Ринсвинда рывком вздернули в вертикальное положение.
Местные стражники во многом напоминали тех стражников, с которыми Ринсвинд не раз встречался за время своих странствий. Они обладали интеллектом, как раз достаточным, чтобы сначала избить человека, после чего швырнуть его в яму со скорпионами. И судя по всему, в детстве их так и не сумели отучить громко орать человеку прямо в лицо.
Некоторую сюрреалистичность происходящему придавал тот факт, что у самих стражников лиц не было. По крайней мере, так казалось на первый взгляд. На их богато украшенных и отделанных черной эмалью шлемах были нарисованы гигантские усатые морды. Открытым оставался только рот обладателя шлема – чтобы можно было, к примеру, обзывать Ринсвинда ящиком низменного помета золотой рыбки.
