Перед его лицом замелькало «КАК Я ПРОВЕЛ ОТПУСК».
– Мешок тухлой рыбы!
– Понятия не имею, что это такое, – забормотал Ринсвинд. – Один человек посоветовал почитать…
– Подножье чрезвычайно скисшего молока!
– Слушай, а можно чуточку потише? Кажется, у меня уже барабанная перепонка лопнула.
Стражник притих – скорее всего, потому, что задохнулся от собственных криков. Ринсвинд воспользовался передышкой, чтобы оглядеться.
На дороге стояли две повозки. Одна из них была, по всей видимости, клеткой на колесах; сквозь прутья виднелись лица людей, с ужасом взирающих на Ринсвинда. Вторая представляла собой богато украшенный паланкин, который несли восемь крестьян. Плотные занавеси паланкина были задернуты, однако Ринсвинд заметил, что в одном месте они чуть-чуть разошлись – видимо, чтобы кто-то внутри мог его рассмотреть.
Стражники тоже это заметили и как-то смешались.
– Я могу все объяс…
– Молчать, свалка уродливых…
– Черепаха, золотая рыбка и, гм, если, конечно, я правильно понял, сыр уже были, – услужливо подсказал Ринсвинд.
– Свалка куриных глоток!
Из-за занавески показалась длинная тонкая рука и подала едва заметный знак.
Ринсвинда рывком подтащили к паланкину. Руку украшали самые длинные ногти, которые ему когда-либо доводилось видеть у кого-либо, кто не мурлыкает и не мяукает.
– Каутау!
– Не понял? – переспросил Ринсвинд.
– Каутау!
Сверкнули мечи.
– Я не понимаю, что вы от меня хотите! – возопил Ринсвинд.
– Каутау. Пожалуйста, – прошептал голос у самого его уха.
Голос этот не отличался особым дружелюбием, однако по сравнению со всеми остальными голосами он звучал как нежная песенка. Создавалось впечатление, что обладатель голоса – довольно молодой человек. И этот человек очень неплохо говорил по-морпоркски.
– Кау что?
– Ты не знаешь значения этого слова? Падай на колени и прижимайся лбом к земле. Если хочешь когда-нибудь еще раз надеть шляпу.
Ринсвинд чуть помедлил. Он родился свободным морпоркцем, а свободные морпоркцы очень гордые люди, они никогда не встанут на колени перед каким-то, не хотелось бы слишком сильно это подчеркивать, иностранцем.
С другой стороны, свободные морпоркцы, может, и стали такими гордыми потому, что им не рубят головы направо-налево.
– Так-то лучше. Отлично. А откуда ты знаешь, что при этом нужно благоговейно трепетать?
– О, это я сам сообразил.
Ленивым движением пальца рука подала еще один знак.
Стражник врезал Ринсвинду по лицу перепачканным в грязи «КАК Я ПРОВЕЛ…». Ринсвинд виновато схватил листки, а стражник поспешил обратно к своему господину.
– Эй, голос? – позвал Ринсвинд.
– Да?
– А что будет, если я потребую неприкосновенности, поскольку являюсь гражданином другой державы?
– Ты не поверишь, какие вещи можно сотворить с гражданами других держав при помощи рубахи из колючей проволоки и обыкновенной терки для сыра.
– О.
– А еще в Гункунге есть пыточных дел мастера, попав к которым, ты будешь жить долго, очень долго.
– Утренняя гимнастика, диета с высоким содержанием клетчатки и всякое такое прочее, да?
– Нет. Так что лучше молчи в тряпочку, и, если повезет, тебя отправят рабом во дворец.
– Везение мое второе имя, – буркнул Ринсвинд. – А первое, кстати, Не.
– И не забывай пресмыкаться и благолепно бормотать.
– Приложу все усилия.
Опять появилась белая рука. Рука держала клочок бумаги. Стражник взял клочок, повернулся к Ринсвинду и прочистил горло.
– Внемли же мудрости и справедливости того, что изрек районный комиссар Ки, смердящий клуб болотных испарений! В смысле клуб, конечно, не он, а ты!
Стражник еще раз прочистил горло, поднес Листок к глазам и, старательно увязывая слоги друг с другом, принялся читать:
– Белый пони бежит чрез цветки… хр… хр…
Повернувшись, стражник шепотом посовещался с занавесками и продолжил:
– …Хрю… зан… тем… хрюзантем.
Хладный ветер шевелит
Лепестки абрикоса. Отошли его во
Дворец быть рабом,
Пока не осыплются придатки
Все напрочь.
Остальные стражники зааплодировали.
– Подними голову и восторженно хлопай.
– Боюсь, придатки осыплются.
– Терка для сыра очень большая.
– Браво! Бис! Потрясающе! Особенно про хрюзантемы! Великолепно!
– Так-то лучше. Теперь слушай. Ты из Бес Пеларгика. У тебя как раз подходящий акцент, провалиться мне на этом самом месте, если я знаю почему. Это морской порт, и народ там странноватый. Тебя ограбили разбойники, но тебе удалось угнать у них лошадь и скрыться. Поэтому у тебя нет бумаг, подтверждающих твою личность. Здесь для всего нужны бумаги, даже для того, чтобы просто существовать. И притворись, будто не знаешь меня.
– Но я действительно не знаю тебя.
– Отлично. Да Здравствует Дело Изменения В Лучшую Сторону При Сохранении Должного Уважения К Традициями Наших Предков И Разумеется, Неприкосновенности Августейшего Императора!
– Разумеется. Да. Что?
Стражник пнул Ринсвинда в район почек. На всемирном языке пинков это означало, что пора вставать.
Он с трудом приподнялся на одно колено и увидел Сундук.
Но этот Сундук был не его Сундук. Более того, Сундуков было трое.
Сундук трусцой взбежал на гребень пригорка и затормозил так резко, что оставил в грязи множество глубоких бороздок.
Сундук не имел приспособлений не только для чувств или мыслей. Видеть ему тоже было нечем. О том, каким образом он воспринимает происходящее вокруг, оставалось только догадываться.
Он ощутил близость других Сундуков.
Их было трое, и они, выстроившись в ряд, терпеливо ждали за паланкином. Они были большими. И черными.
Ножки Сундука исчезли в глубинах его чрева.
Спустя некоторое время он очень осторожно и лишь на маленькую щелочку снова приоткрыл крышку.
Из трех вещей, которые большинство людей знают о лошадях, под третьим номером идет следующий факт: на короткой дистанции человек легко может обогнать лошадь. Видимо, потому, что у лошади больше ног и в них легче запутаться. Во всяком случае, Ринсвинд, не раз проверивший данное утверждение на практике, склонялся именно к этому объяснению.
