Хубилай понял, что от усталости отвлекся, а сотник уже остановился у большого дома в центре лагеря. Гонец почти не почувствовал облегчения, увидев Бату. Тот стоял у дубовой двери, скрестив руки на груди. Два крупных пса выглянули из дома, один зарычал на чужака, но Бату наклонился и потрепал его за ухом.
– Хубилай, я помню тебя чуть ли не мальчиком, – начал он, широко улыбаясь. – Добро пожаловать! В моем доме ты получаешь права гостя.
Хубилай спешился, но ноги подогнулись, и он чуть не упал. Чьи-то сильные руки вовремя подхватили его.
– Бедняга на ногах не стоит, ведите его в дом, – велел Бату.
Жилище его было просторнее, чем казалось снаружи, – наверное, благодаря малому числу перегородок. Фактически оставили одну комнату с деревянной лестницей в спальню, похожую на сеновал. Мягкие ложа, стулья, столы разместили как попало. Хубилай вошел, зная, что за ним следуют два воина. Он замер на пороге, чтобы псы обнюхали ему руки. Те вроде бы смирились с его присутствием, но один не сводил с него глаз, как и охранники Бату. Хубилай позволил им обыскать себя, ведь найти им было нечего. Пока шел обыск, гонец заметил в спальне детей, улыбнулся им, и они исчезли.
– У тебя изможденный вид, – отметил Бату, когда обыск закончили.
На поясе у него висел длинный нож, и от Хубилая не укрылось, что Бату готов схватиться за него при первых же признаках опасности. Дураком он не был никогда, а по монгольской легенде, Чингисхан однажды убил человека острым краем доспехов, когда все считали, что он разоружен. Только вряд ли Бату опасался старого халата дэли, провонявшего потом и мочой.
– Это неважно, – покачал головой Хубилай. – Я привез сообщение из Каракорума. От моей матери для тебя. – Наконец-то он сказал то, что так давно хранил в тайне, и сразу стало легче. – Можно мне присесть?
– Да, конечно, – Бату аж порозовел. – Садись сюда.
Он велел принести еду и чай, и один из охранников бросился выполнять приказ. Второй, невысокий, жилистый, отличался типично цзиньскими чертами лица и бельмом на одном из глаз. «Цзинец» замер у двери и подмигнул детям невидящим глазом, прежде чем уставиться перед собой.
– Спасибо, – поблагодарил Хубилай. – Путь был долгий, а вести, увы, неважные. Мама велела передать, что к тебе идет Гуюк. Он вывел войско из города. Несколько дней я шел за ними и убедился, что они впрямь движутся на север. Я обогнал их, но в лучшем случае привез тебе неделю. Мне очень жаль.
– Сколько у него туменов? – осведомился Бату.
– Десять, с двумя-тремя конями про запас на каждого седока.
– Метальни есть? Или пушки?
– Нет, они приготовились словно к крупной облаве. Все добро везут на свободных лошадях – по крайней мере, из того, что я видел. Бату, мама очень рисковала, посылая меня. Если об этом узнают…
– От меня не узнают, клянусь, – отозвался Бату. Он смотрел вдаль, словно обдумывая услышанное, но под безмолвным взглядом гостя снова сосредоточился. – Спасибо, Хубилай, никогда этого не забуду. Жаль, что у меня лишь неделя, но постараюсь успеть.
– У Гуюка сто тысяч воинов, – напомнил Хубилай, хлопая глазами. – Попробуешь дать отпор?
– Вряд ли мне следует обсуждать это с тобой, брат, – улыбнулся Бату. – Отдохни здесь пару дней, отъешься – и возвращайся в город. Если останусь жив, отблагодарю тебя. И, пожалуйста, поблагодари свою мать от моего имени.
– С ханом мой брат Мункэ, – продолжал Хубилай. – Он орлок войск Гуюка и, как сам знаешь, не дурак. Образумься, Бату! Я предупредил тебя, чтобы ты успел сбежать.
Бату взглянул на двоюродного брата: тот сидел за столом ссутулившись. Чувствовалось, что он очень устал.
– Пойми, если я начну обсуждать с тобой свои планы, то не смогу отпустить. Если тебя поймают дозорные Гуюка – и так выкачают более чем достаточно.
– Пытать меня они не посмеют.
Бату лишь головой покачал.
– А если Гуюк прикажет? Ты слишком высокого мнения о себе. Допускаю, что пощадят твою мать, потому что Мункэ так рьяно поддерживает хана, – и только. Других поблажек не жди.
Хубилай быстро принял решение, отчасти потому, что в нынешнем состоянии физически не мог сесть в седло.
– Дождусь безопасного момента и уеду. Только скажи, что не собираешься нападать на ханское войско – на то самое, что покорило Яньцзин, крепость ассасинов и афганские племена! Кто на твоей стороне? Максимум двенадцать тысяч воинов, часть из которых – юнцы, еще не испытанные в бою. Получится не битва, а самая настоящая бойня.
Принесли еду с чаем, и Хубилай буквально накинулся на них: голод затмил все остальные заботы. Бату потягивал чай, пристально за ним наблюдая. Сын Тулуя славился умом. Сам Чингисхан отметил этот дар и велел остальным братьям с ним советоваться. Бату не мог проигнорировать совет Хубилая, даже если советчик совершенно ему не нравился.
– Если побегу, буду бежать вечно, – проговорил он. – Меня заносило в Венгрию, Хубилай, за пять тысяч миль от дома. Немногие из живых поймут лучше меня, что от хана не убежать. Гуюку ничего не стоит преследовать меня хоть до края света.
– Тогда вели своим людям разбежаться в ста направлениях. Под видом пастухов пусть скроются в урусских степях. Вели им закопать мечи и доспехи. Скажи, что, по крайней мере, выжить они могут. Просто ждать нельзя, Бату.
– Лес велик… – вяло начал тот.
Соленый чай оживил Хубилая, он ударил кулаком по столу и перебил:
– Лес замедлит их, но не остановит. Чингисхан взбирался на горы вокруг Китайской стены точно с такими же людьми. Ты заявил, что разбираешься в войсках. Подумай, Бату. Пора бежать. Я подарил тебе несколько дней, их хватит, чтобы сохранить отрыв от Гуюка. Если же не хватит… Большего у тебя все равно нет.
– Я уже сказал, что благодарен тебе, Хубилай. Но если побегу, сколько жителей этой долины будут живы через год? Пара тысяч? Пара сотен? Они мне преданы. Эта земля принадлежит мне по воле Угэдэй-хана. Никто не вправе отнять ее у меня.
– Что же ты в Каракорум не явился? Если бы преклонил колено да принес клятву, войско сюда не шло бы.
Бату вздохнул, потер щеку и на миг показался почти таким же усталым, как Хубилай.
– Мне просто хотелось покоя и чтобы Гуюк не втягивал моих воинов в бесцельные войны. Я поддержал Байдура, сына Чагатая, но в последний момент он решил не сражаться за ханство. Я его не виню. Думал, без меня хана не выберут, но получилось иначе. Считай это тщеславием или просто ошибкой. Я мог поступить иначе.
– А потом? Ты мог приехать после того, как Гуюка избрали ханом…
Лицо Бату посуровело.
– Ради спасения моих людей я бы приехал, поклонился и присягнул надушенному поганцу, поправ свою честь.
– Но ты не приехал, – сказал Хубилай, встревоженный силой подавленного гнева Бату.
