Монгольские и персидские воины в оцепенении взирали на тумены со стен. Со времен Чингисхана ни одно войско не осаждало Самарканд, но ужасы тех времен помнили многие. Сотни, тысячи горожан взбирались на лестницы и наблюдали за пришедшими.
Хубилай смотрел на них снизу вверх. Он удобно устроился на тощем коне, который водил носом по земле в поисках съестного. Пальцы и лицо до сих пор ныли от холода, показавшего себя на горных перевалах. Сейчас припекало солнце, но Хубилай знал, что кожа на щеках облупится. Они уже потемнели больше других частей лица и шелушились.
Чинким подъехал к отцу. Не сказав ни слова, он тоже уставился на стены. Хан улыбнулся, таким забавным было лицо сына.
– Мой дед брал этот город, – объявил он.
– Как? – с благоговением спросил паренек. Он едва помнил Каракорум, а Самарканд строили для сопротивления осадам войск вроде Хубилаева.
– Осадой и метательными машинами, – ответил Хубилай. – Пушек у Чингисхана не было.
– У нас пушек тоже нет, – напомнил Чинким.
– Верно, но если понадобится, я велю собрать мощные орудия, которые пробивают стены. Быстро не получится, но город падет. Однако я здесь не для этого, Чинким. Без крайней нужды соплеменников убивать не хочу. Есть и способы получше, если горожане помнят свою историю.
По сигналу Хубилая Урянхатай отдал приказ двум воинам. Те спешились и начали разгружать запасных коней. На глазах у Чинкима они взваливали на плечи рулоны материала и брусья, кряхтя от натуги.
– Что это у них? – спросил юноша.
– Сейчас увидишь, – ответил Хубилай, пряча таинственную улыбку. Он давно распрощался с образом книжного червя, хотя легенды об участии его семьи в истории города не преставали радовать. «История – это не только легенды, – напомнил он себе, пока воины переносили тяжести. – Она еще и уроки преподносит».
Под наблюдением хана воины не ленились – натягивали материал на раму, вбивали колышки с веревкой в жесткую землю. Работали они в зоне обстрела защитников Самарканда. Напряженные спины красноречиво говорили о том, что воины опасаются шальной стрелы.
Когда воины закончили работу, тумены неожиданно испустили воинственный крик, на который городские стены ответили гулким эхом. Перед Самаркандом вырос белый шатер.
– Не пойму, что это, – признался Чинким, отчаянно стараясь перекричать воинов.
– Придворные поймут, – заверил Хубилай. – Белый шатер – требование капитулировать, знак того, что ханское войско объявило войну. Если на закате они не откроют ворота, появится красный шатер, который простоит сутки. Если ворота не откроют и тогда, поставлю черный шатер.
– Что означают красный и черный шатры? – спросил Чинким.
– Смерть, сынок. Только до этого не дойдет.
Не успел Хубилай договорить, как тяжелые ворота стали открываться. Испуганные крестьяне у стен радостно загалдели и диким потоком хлынули к воротам. Они мешали не только друг другу, но и всадникам, выезжающим из города.
– Чингисхана еще помнят, по крайней мере, в Самарканде, – отметил Хубилай, заговорщицки улыбаясь сыну. – Смотри, Чинким, к нам едут.
* * *
Алгу обильно потел, хотя на рассвете омывался прохладными водами. Из покоев во дворце его вызвали придворные с побелевшими от страха лицами. Алгу смотрел на огромное войско, стоящее у ворот Самарканда, и глазам своим не верил. Впервые в жизни он понял, каково было врагам проснуться и увидеть, что город осадили тумены из степей. Алгу искренне пожалел, что Байдура, его отца, нет в живых. Тот наверняка придумал бы, как вести себя перед лицом опасности.
Он спешно поднялся на городскую стену и, глядя вдаль, обессиленно прижался к каменной колонне. Неужели он обидел Арик-бокэ? Алгу нервно сглотнул, в горле было суше, чем в пустыне. Если хан вздумал наказать его в назидание другим, Самарканд сожгут, а горожан перебьют. Алгу отлично представлял себе разрушительную силу монгольского войска. Тумены, что стоят за воротами, неукротимой чумой пронесутся по Чагатайскому улусу. В развевающихся знаменах он видел свою погибель.
Придворные поднялись на стену за своим господином и замерли в ожидании приказов. Алгу собрал волю в кулак, заставляя себя думать. Жизни горожан в его руках. Дочь он не винил. Айгирн молода и строптива, но как бы она ни обидела хана, осады Самарканда та обида не стоила. Нужно услать дочь из города, подальше от гнева Арик-бокэ… При мысли, что Айгирн накажут, Алгу содрогнулся.
– Господин мой, я не вижу тугов хана, – неожиданно заявил кто-то из приближенных.
Алгу, который уже развернулся, чтобы спуститься по лестнице, замер.
– Как это? – удивился он, вернулся на наблюдательный пост и глянул вниз. День выдался погожий, и со стены было видно далеко. – Не понимаю, – пробормотал Алгу, убеждаясь, что его человек не ошибся. Тугов Арик-бокэ не было, зато развевались незнакомые – желтый шелк с вышитым изображением какого-то зверя. На таком расстоянии точно не определишь, но Алгу чувствовал, что прежде таких знамен не видел. – Наверное, мне нужно спуститься и спросить, чего они хотят, – проговорил он с натянутой улыбкой.
Приближенные не ответили, но легче от этого не стало. У каждого из них была семья в Самарканде или в близлежащих городах. В Чагатайском улусе не воевали десятилетиями, но байки о резне и разрушениях, которые принес Чингисхан, слышали все. В великом ханстве о них не слышали только глухие.
От туменов отделились несколько воинов, каждый с рулоном ткани, и приблизились к городским стенам. Алгу взирал на них в полном замешательстве. Один из его солдат начал натягивать лук, но повелитель тотчас велел ему прекратить.
Тысячи горожан с любопытством наблюдали, как сооружают белый шатер: воины у стен вбивали в землю колышки и натягивали веревки. Шатер получился не таким прочным, как юрта: ветерок заметно трепал белую ткань. Алгу сообразил, в чем дело, и отступил на шаг, потрясенно качая головой.
– Глазам своим не верю, – прошептал он. Те, кто понял его замешательство, онемели от шока, а их друзья требовали объяснений.
– Открывайте ворота! – неожиданно крикнул Алгу. – Я к ним выйду. – Когда он повернулся к приближенным, его лицо перекосилось от тревоги. – Тут какая-то ошибка. Не пойму, в чем дело, но хан не станет разрушать Самарканд.
Колени дрожали, и Алгу не сбежал, а скатился по лестнице. Коня его личная охрана держала на главной улице. Стражники не ведали, что видел их господин, и он им не сообщил. Белый шатер – требование полной капитуляции; если его не выполнить, появится красный шатер. Алгу сел на коня, напоминая себе, что у него в запасе день, только от страха путались мысли. Красный шатер – предупреждение об истреблении мужского населения города, способного сражаться. Черный шатер – предупреждение об истреблении всех, включая женщин и детей. Чингисхан поставил черный шатер перед городом Герат, но его правители не придали угрозе должного значения. После бойни в Герате остались только скорпионы и ящерицы.
