Матушка игнорировала информацию, которую посылали ей уши, пока исходящие от публики звуки не превратились в отдаленное гудение, периодически прерываемое визгливым голоском нянюшки Ягг.
– Здесь написано, что госпожа Тимпани, ну, та, что исполняет партию Загаделлы, настоящая дива, – вещала нянюшка. – Это, я так понимаю, нечто вроде работы на неполный рабочий день. Неплохая идея, есть время передохнуть, перевести дыхание.
Матушка, не открывая глаз, кивнула.
Она не открыла их, даже когда началась опера. Нянюшка, которая всегда тонко чувствовала момент, когда надо оставить подругу в покое, тоже постаралась заткнуться, но время от времени все же не могла удержаться от комментариев. А потом она вдруг воскликнула:
– Да там ведь Агнесса! Эй, это же Агнесса!
– Перестань размахивать руками и сядь на место, – пробормотала матушка, которая по-прежнему пребывала в своем сне наяву.
Нянюшка возбужденно перегнулась через барьер.
– Она в костюме цыганки. А сейчас вперед выходит другая девушка. Которая исполнит, – нянюшка заглянула в украденную программку, – знаменитую арию «Прощание». Вот это да, вот это голосище…
– Это поет Агнесса, – произнесла матушка.
– Какая Агнесса, тут написано, что исполнительницу зовут Кристина…
– Закрой глаза, безмозглая старуха, и прислушайся. И скажи, что это не Агнесса.
Нянюшка Ягг послушно закрыла на мгновение глаза, а потом опять открыла их.
– Это действительно поет Агнесса!
– Так-то.
– Но та девушка впереди, она улыбается во весь рот, шевелит губами и все остальное!
– Ага.
Нянюшка поскребла в затылке.
– Что-то здесь сильно не так, Эсме. Я не допущу, чтобы у нашей Агнессы за здорово живешь воровали голос.
Матушка по-прежнему не открывала глаз.
– Скажи, не шевельнулись ли занавеси в ложе справа? – вдруг спросила она.
– Слегка дернулись, Эсме.
– А.
Матушка позволила себе расслабиться и откинулась в кресле. Ее омывали волны оперы, а она опять распахнула сознание…
Углы, стены, двери…
Замыкаясь, пространство превращается в независимую вселенную. И какие-то предметы остаются внутри, как в капкане.
Музыка неслась сквозь ее голову, а вместе с музыкой плыли голоса, обрывки событий, эхо давних воплей…
Матушка погрузилась глубже, туда, где уже не было сознания, во мрак, куда не достигает согревающее пламя камина…
И там был страх. Он заполонил это место, как огромное темное животное. Выглядывал из-за каждого угла. Прятался внутри стен. Таился в каждой тени. Этот ужас был древним, одним из самых древних; едва человечество научилось передвигаться на двух ногах, как тут же познало этот кошмар и снова упало на колени. Это был ужас перед непостоянством сущего, знание, что все когда-нибудь закончится, что прекрасный голос или удивительная фигура как пришли не по твоей воле, так и уйдут, и вам их не удержать. Это было не то, что искала матушка. Но возможно, это было море, в котором плакал объект ее поисков.
Она погрузилась еще глубже.
Вот оно. Ревет в ночном мраке, как глубокое холодное течение.
Приблизившись, она поняла, что существо не одно, – их двое, они обкрутили друг друга… Она потянулась ближе…
Вероломство. Ложь. Обман. Убийство.
– Нет!
Она сморгнула.
Все глаза были устремлены на нее.
Нянюшка дергала ее за платье.
– Сядь, Эсме! Ну садись же!
Матушка оглядывалась по сторонам, ничего не понимая. Люстра безмятежно нависала над заполненным зрителями партером.
– Они избили его!
– О чем ты, Эсме?
– И бросили в реку!
– Эсме!
– Ш-ш-ш!
– Госпожа, сядьте немедленно!
– …А сейчас ваш воротник принялся за нугу!
Схватив свою шляпу, матушка по-крабьи полезла вдоль ряда кресел, по пути сокрушая толстыми подметками своих ланкрских башмаков лучшие образчики анк-морпоркской обуви.
Нянюшка неохотно уселась обратно на место. Последняя песенка ей очень даже понравилась, и она бы с удовольствием похлопала. Но в ее паре ладош не было нужды. Как только затихла последняя нота, публика буквально взорвалась аплодисментами.
Нянюшка Ягг взглянула на сцену, кое-что подметила и улыбнулась.
– Неплохо, а?
– Гита!
Она вздохнула.
– Уже иду, Эсме. Звиняйте. Звиняйте. Пршу прщения. Звиняйте…
Матушка Ветровоск уже была в обитом красным плюшем коридоре. Она стояла, уткнувшись лбом в стену.
– Это очень опасно, Гита, – пробормотала она. – Все так запутано. Вряд ли я смогу что-то исправить. Бедная душа…
Вдруг матушка выпрямилась.
– А ну-ка, Гита, посмотри на меня.
Гита послушно уставилась на нее широко раскрытыми глазами и лишь слегка поморщилась, когда в ее сознание проскользнул обрывок видений матушки Ветровоск.
Матушка решительно надела шляпу и запихала под поля седые космы. Затем она вытащила, одну за другой, восемь шпилек и тут же воткнула их обратно на место. Все это она проделала, нахмурив брови и с той же сосредоточенной решимостью, с какой наемник проверяет перед боем состояние своего оружия.
– Вот теперь все в порядке, – сказала она наконец.
Нянюшка Ягг расслабилась.
– Не то чтобы я с тобой не согласна, Эсме, – сказала она, – но было бы неплохо, если бы ты воспользовалась зеркалом.
– Вот еще, деньги на всякую ерунду тратить… – буркнула матушка.
И после этого, уже во всеоружии, она решительно зашагала по коридору.
– А честно говоря, ты молодец. Приятно было наблюдать, как ты сохранила спокойствие, когда тот нахал потребовал, чтобы ты сняла шляпу, – проговорила нянюшка, слегка задыхаясь и едва поспевая за своей подругой.
– Не хотела портить ему вечер. Завтра он умрет.
– О. И от чего же?
– Его задавит повозка.
– А почему ты его не предупредила?
– Я могу ошибаться.
Достигнув лестницы, матушка затопала вниз по ступенькам.
– А куда мы идем?
– Я хочу посмотреть, кто прячется за теми занавесками.
Аплодисменты, отдаленные, но все равно громоподобные, прокатились по лестничной площадке.
– Ха, Агнессин голосок им явно понравился, – заметила нянюшка.
