Каждые тридцать секунд она повторяла:
– Сколько-сколько?
– Три тысячи двести семьдесят долларов и восемьдесят семь пенсов, – неизменно отвечала матушка. Вид у нее был задумчивый.
– Милый человек, правда? Перевернул все, вплоть до старых пепельниц, в поисках медяков, чтобы именно сегодня выдать нам всю сумму! – восхитилась нянюшка. – Так сколько, говоришь, там было?
– Три тысячи двести семьдесят долларов и восемьдесят семь пенсов.
– Подумать только, семьдесят долларов! Никогда такой суммы за раз в руках не держала.
– Какие семьдесят? Я же…
– Знаю, знаю. Но привыкать надо постепенно. И я вот что тебе скажу о больших деньгах. Они здорово натирают.
– Не нужно было совать кошелек в панталоны.
– Там станут искать в последнюю очередь, – вздохнула нянюшка. – И все-таки сколько там было?
– Три тысячи двести семьдесят долларов и восемьдесят семь пенсов.
– Надо бы купить копилку побольше.
– Покупай сразу камин побольше, чтобы на его полку влезла новая копилка.
– Пока что я бы не отказалась от новых панталон. – Нянюшка подпихнула матушку локтем. – Теперь, когда я разбогатела, тебе придется быть со мной повежливей.
– Разумеется, – хмыкнула матушка. Взгляд у нее был такой, как будто в мыслях она где-то далеко-далеко отсюда. – Думаешь, я этого не учла?
Она внезапно остановилась, так что нянюшка налетела на нее со всего разгону. Громко звякнуло нижнее дамское белье.
Над ними нависал фасад Оперы.
– Надо вернуться сюда, – произнесла матушка. – В восьмую ложу.
– Лом, – решительно заявила нянюшка. – И клещи номер 3.
– Этими инструментами пусть твой Невчик орудует, – возразила матушка. – Кроме того, вламываться бесполезно. Мы должны иметь право туда войти.
– Уборщицы, – задумалась нянюшка. – Можно притвориться уборщицами… Хотя нет, теперь, в моем нынешнем положении, я не могу быть просто уборщицей…
В этот самый момент у Оперы затормозил экипаж. Матушка глянула на нянюшку.
– И правда. – С голоса матушки, как масло с блина, так и капала хитрость. – Мы ведь теперь можем купить восьмую ложу.
– Не получится, – быстро откликнулась нянюшка. – Билеты в нее не продают. Боятся.
Мимо них вниз по ступенькам торопливо сбегали работники Оперы, поправляя рукава и обильно потея. Судя по всему, встречали кого-то очень важного.
– Почему? – не поняла матушка. – У них вон люди мрут как мухи, а опера должна продолжаться. Следовательно, кто-то здесь продаст собственную бабушку, если ему хорошо заплатят.
– Ну, или это будет стоить бешеных денег.
Посмотрев на победоносно воздетый нос матушки, нянюшка Ягг громко застонала.
– О, Эсме! Я ведь собиралась отложить эти деньги на старость! – На мгновение она задумалась. – Даже и так, все равно не получится. Ты взгляни на нас с тобой со стороны, разве мы похожи на людей, покупающих билеты в ложи?…
Из кареты выбрался Энрико Базилика.
– А кто сказал, что билеты будем покупать мы? – усмехнулась матушка.
– О, Эсме!
Звонок на входной двери магазина зазвонил так тоненько, как будто стыдился издавать что-то столь вульгарное, как звон. Скорее он предпочел бы вежливое покашливание.
Это был самый престижный магазин одежды во всем Анк-Морпорке. Полное отсутствие чего бы то ни было столь вульгарного, как товар, – самая верная примета престижного магазина. Редко, но с замыслом разбросанные кусочки дорогого материала лишь намекали на имеющиеся возможности.
Магазин был не из тех, в которых что-то покупают. Это был салон, где можно выпить чашечку кофе и поболтать. Не исключено, правда, что в результате немых переговоров четыре – пять ярдов тонкого и крайне дорогого материала все-таки сменят своего хозяина, но даже в этом случае не будет иметь места ничего такого грубого, как продажа, ни-ни.
– Эй, к вам покупатели пожаловали! – завопила нянюшка.
Из-за занавески показалась некая дама и внимательно обозрела посетительниц – вполне возможно, сделала она это посредством носа.
– Вы, наверное, ошиблись дверью, – произнесла она.
Мадам Зарински с детства приучали вежливо обращаться со слугами и торговцами, даже такими потрепанными, как эти две старые вороны.
– Моя подруга хочет купить платье, – ответила одна из ворон, та, что попотрепанней. – Благородное, со шлейфом и искусственной задницей.
– Черного цвета, – уточнила худенькая.
– И со всеми причиндалами, – продолжала потрепанная. – Сумочку на цепочке, пару очков на палочке и всяко разно.
– Боюсь, это будет стоить чуточку больше, чем вы планируете потратить, – улыбнулась мадам Зарински.
– И сколько эта чуточка? – спросила потрепанная.
– Видите ли, это магазин одежды для избранных.
– Поэтому мы сюда и пришли. Нам не нужны дешевые тряпки. Меня зовут нянюшка Ягг, а рядом со мной… госпожа Эсмеральда Ветровоск.
Мадам Зарински смерила госпожу Эсмеральду инквизиторским взглядом. Нельзя отрицать, эта женщина и в самом деле держалась с определенным достоинством. А смотрела прям как герцогиня.
– Из Ланкра, – уточнила нянюшка Ягг. – Если бы она захотела, то имела бы свою консерваторию, но она не хочет.
– Э-э… – Мадам Зарински решила, что до выяснения дальнейших обстоятельств лучше подыграть подозрительным клиентам. – Какой стиль вы предпочитаете, госпожа?
– Что-нибудь благородное, – тут же откликнулась нянюшка Ягг.
– А не могли бы вы определить чуточку поточнее?…
– А не покажете ли вы, что у вас есть? – предложила госпожа Эсмеральда, усаживаясь в одно из кресел. – Платье нужно для Оперы.
– О, вы покровительствуете опере?
– Госпожа Эсмеральда покровительствует всему, – решительно заявила нянюшка Ягг.
Мадам Зарински держалась так, как держатся люди ее класса и воспитания. Ей с детства внушили определенный взгляд на мир. Когда мир не согласовывался с ее представлениями, она немного сопротивлялась, но потом, подобно гироскопу, в конце концов восстанавливала равновесие и продолжала вращаться так, будто ничего не произошло. Если бы цивилизации пришел конец и людям ничего больше не осталось, кроме как питаться тараканами, мадам Зарински по-прежнему пользовалась бы салфеткой и смотрела свысока на тех, кто ел тараканов с ножа.
– Я, э-э, продемонстрирую вам несколько образцов, – произнесла она наконец. – Прошу прощения, я удалюсь на одну минутку.
Мигом исчезнув в лабиринте мастерских (там позолоты было куда меньше, чем в салоне), она прислонилась к стене и призвала главных портних.
