Агнесса зажгла свечу и вместе с Пердитой продолжила путь во мрак.
Шоколадный Восторг С Особым Кремом-Секретом пошел на ура и таял на глазах.
– Еще, господин Зальцелла? – любезно предложил Бадья. – Первый класс, а? Я должен поздравить госпожу Скобу.
– Следует заметить, блюдо не лишено некоторой пикантности, – заметил главный режиссер. – Вам добавить, сеньор Базилика?
– Мммф.
– Госпожа Эсмеральда?
– Не откажусь, – матушка передала свою тарелку.
– Здесь определенно есть корица, – заметил переводчик. Рот его обрамляла коричневая каемка.
– Да, и, пожалуй, немного муската, – согласился Бадья.
– А я думал… это кардамон? – поднял бровь Зальцелла.
– Нежное и в то же самое время острое, – взгляд Бадьи слегка затуманился. – И забавным образом… согревающее.
Перестав жевать, матушка бросила подозрительный взгляд на тарелку. Потом понюхала ложку.
– Мне это, э-э… только кажется или блюдо и вправду горячит? – спросил Бадья.
Зальцелла вцепился в подлокотники. На лбу у него заблестели бисеринки пота.
– А не открыть ли нам окно? – проговорил он. – Я чувствую себя немного… странно.
– О, пожалуй, – согласился Бадья. Зальцелла приподнялся, но вдруг на его лице мелькнуло озабоченное выражение. Он резко сел.
– Наверное, я еще чуточку отдохну. Как-то я… разволновался, – сказал он.
– О боги, – выдохнул переводчик. Казалось, его шею объяло легкое облачко пара.
Базилика вежливо похлопал своего помощника по плечу, издал бодрое бурчание и принялся делать призывные жесты в направлении полуопустошенного блюда с шоколадным пудингом.
– Мммф? – произнес он.
– О боги, – повторил переводчик.
Палец господина Бадьи прошелся по воротничку. По щекам хозяина Оперы заструился пот.
Оставив всякую надежду добиться какой-либо помощи от сраженного коллеги, Базилика деловито потянулся вилкой к блюду, ловко подцепил его и подтащил к себе.
– Э-э… да, – промямлил Бадья, стараясь не смотреть на матушку.
– О да… воистину, – словно из неведомой дали, выдохнул Зальцелла.
– О боги. – Глаза переводчика увлажнились. – Аи! Меу деус! Дио мио! О годен! Д'зук ф'т! Ааго-рахаа!
Сеньор Базилика опрокинул к себе на тарелку остатки Особого Крема-Секрета и тщательно выбрал его ложкой, после чего перевернул тарелку на бок и дождался, пока на ложку стечет последняя капля соуса.
– Погода в последнее время была… немного прохладная, – выдавил Бадья. – Прямо-таки очень холодная.
Энрико поднял креманку, поднес к свету и критически осмотрел – на предмет какой-нибудь укрывшейся в углу капли.
– Снег, лед, заморозки… и все такое, – поддержал Зальцелла. – Да, в самом деле! Холодность всех видов, вот что это было.
– Да! Да! – благодарно воскликнул Бадья. – В такой момент очень важно вспомнить как можно больше названий скучных и обнадеживающе холодных вещей и явлений!
– Ветер, ледники, сосульки…
– Только не сосульки!
– О! – выговорил переводчик и рухнул головой в тарелку.
Его голова попала прямо на ложку. Та, кувыркаясь, взлетела в воздух и отрикошетила от головы Энрико.
Зальцелла засвистел себе под нос и забарабанил пальцами по подлокотнику.
Бадья заморгал. Прямо перед ним стоял кувшин с водой. С холодной водой. Он протянул руку…
– О, о, о, что я наделал, облился с ног до головы! – донесся сквозь поднимающиеся облака пара его голос. – Что я за растяпа! Сейчас позвоню, чтобы госпожа Ягг принесла нам еще кувшинчик.
– Да уж, – проговорил Зальцелла. – И, может быть, вы поторопитесь? Я, знаете ли, тоже чувствую себя… склонным к несчастным случаям.
Базилика, не переставая жевать, отлепил голову переводчика от Шоколадного Восторга и переложил остатки пудинга в свою тарелку.
– А знаете что, знаете что, знаете что… – забормотал Зальцелла. – Пожалуй, я пойду приму холодный… прошу прощения, я на минутку…
Он оттолкнул кресло и, странно припадая к земле, метнулся прочь из комнаты. Господин Бадья аж блестел от пота.
– Я, я, я… я тоже скоро вернусь, – и он также кинулся вон.
Воцарилось молчание, нарушаемое лишь царапаньем ложки сеньора Базилики и шипящим звуком, который исходил от переводчика.
А потом тенор отрыгнул баритоном.
– Уфс, прошу простить мой дурной клатчский, – извинился он. – О… проклятье.
По-видимому, он только сейчас заметил, что ряды обедающих существенно поредели. Пожав плечами, Генри Лежебокс бодро улыбнулся матушке.
– Теперь бы неплохо сырком заесть… – неопределенно протянул он.
Дверь распахнулась. В столовую, обхватив обеими руками ведро с водой, ворвалась нянюшка Ягг.
– Все в порядке, все отлично… – начала она и замолкла на полуслове.
Матушка чопорно промокнула салфеткой уголки рта.
– В чем дело, госпожа Ягг? – осведомилась она.
Нянюшка посмотрела на пустое блюдо перед Базиликой.
– Или фруктами… – продолжал тенор. – На худой конец орехами.
– Сколько он съел? – прошептала она.
– Почти половину, – ответила матушка. – Но думаю, на него не подействовало, потому что он ел из середины.
Нянюшка переключила внимание на матушкину тарелку.
– А ты сколько съела? – спросила она.
– Две порции, – ответила матушка. – С двойным кремом, Гита Ягг, да простятся тебе твои грехи.
Во взгляде нянюшки проявилось нечто вроде восхищения.
– И ты даже не вспотела! – воскликнула она. Матушка взяла стакан с водой и несколько мгновений удерживала его в вытянутой руке. Вода закипела.
– Признаю, ты держишься отлично, – кивнула нянюшка.
– Ты теперь мне очень многим обязана, – ответила матушка.
– Прости, Эсме.
Сеньор Базилика, утративший нить разговора, с неохотой осознал, что обед, вероятно, закончен.
– Великолепно, – похвалил он. – Я просто влюбился в этот пудинг, госпожа Ягг.
– Нисколечко не сомневаюсь, Генри Лежебокс, – откликнулась нянюшка.
Генри аккуратно вынул из кармана чистый носовой платок, набросил его на лицо и откинулся в кресле. Первый храп раздался несколькими секундами спустя.
– И все-таки с ним легко, а? – заметила нянюшка. – Знай себе ест, спит да поет. Никакой путаницы. Кстати, я нашла Грибо. Он по-прежнему хвостом ходит за Уолтером Плюмом. – Выражение ее лица стало немного вызывающим. – Можешь говорить что угодно, но если Грибо любит Уолтера, для меня это значит, что Уолтер в полном порядке.
