Бадья поскреб подбородок. Голова его шла кругом.
– И ему можно доверять, – добавила матушка. – Он честный. И, как я уже говорила, он знает все об Опере. Абсолютно все. Даже то, где кое-что лежит.
Этот аргумент был самым весомым.
– Хочешь стать главным режиссером, а, Уолтер? – спросил Бадья.
– Благодарю, господин Бадья, – ответил Уолтер Плюм. – Был бы весьма счастлив. Но кто будет чистить уборные?
– Что-что?
– Не хотелось бы их запускать. Я столько сил потратил, чтобы все там работало как надо…
– О-о? Ну… В самом деле? – Глаза господина Бадьи на мгновение сошлись в кучку. – М-да, что ж, отлично. Во время работы, если хочешь, можешь петь, – щедро разрешил он. – И я даже не урежу тебе жалованье! Я… Я, наоборот, как раз намеревался его повысить! И буду платить тебе… шесть… нет, целых семь долларов, и ни пенсом меньше!
Уолтер задумчиво поскреб подбородок.
– Господин Бадья…
– Да, Уолтер?
– Мне кажется… по-моему, господину Зальцелле вы платили целых сорок долларов, и ни пенсом меньше…
Бадья повернулся к матушке.
– Он что, совсем разум потерял?
– Ты только послушай, какие песенки он пишет, – хмыкнула нянюшка. – Самое то, и даже не на этих ваших заграничных языках. А кстати, посмотрите… звиняйте на секундочку…
Она повернулась спиной к зрительному залу… …Шуршшлепчпокшурш… И волчком крутанулась обратно, сжимая в руке кипу нотной бумаги.
– Хорошую музыку я с первого взгляда узнаю, – произнесла она, передавая ноты Бадье и тыкая пальцем в особо полюбившиеся отрывки. – Смотри, какие закорючки ритмичные.
– То есть все это… ты написал сам? – обратился Бадья к Уолтеру.
– Совершенно верно, господин Бадья.
– Надеюсь, ты занимался этим в свободное от работы время?
– Тут есть одна чудная песенка, – встряла нянюшка. – Называется «Не плачь по мне, Орлея». Очень печальная, прямо обрыдаешься. Кстати, это мне напомнило, пойду посмотрю, как там госпожа Плюм, не очух… в смысле, не проснулась ли. Во всей этой суматохе я, может, слегка переборщила. – И нянюшка Ягг бодро затрусила прочь, периодически подергиваясь, когда какая-нибудь деталь костюма в очередной раз куда-нибудь врезалась. По пути она подпихнула локтем балеринку, которая с открытым ртом наблюдала за происходящим. – Это балеринство не такая уж сложная штука, а?
– Прошу прощения, осталась одна вещь, в которую мне трудно поверить, – произнес Андре.
Подняв шпагу Зальцеллы, он осторожно провел рукой по клинку.
– Ай! – воскликнул он.
– Что, острый? – спросила Агнесса.
– Да! – Андре пососал палец. – И она схватила его голой рукой?
– Она ведьма, – объяснила Агнесса.
– Но шпага же стальная. Я всегда считал, что на сталь волшебство не действует! Это известно каждому.
– На твоем месте я бы не стала так уж удивляться, – кисло буркнула Агнесса. – Скорее всего, это был какой-то трюк…
Андре повернулся к матушке.
– И ты даже не поцарапалась?! Как… тебе…
Сапфировые глаза матушки словно бы загипнотизировали его. Когда же Андре наконец отвел взгляд, вид у него был смутно озадаченный, словно у человека, который никак не может вспомнить, куда он задевал то, что буквально секунду назад держал в руках.
– Надеюсь… гм, надеюсь, Кристина не ранена? – промямлил он. – Почему никто ею не занимается?
– Она вопит и падает в обморок до того, как начинается вся суматоха. Момент она подгадывает очень точно, – хмыкнула Пердита, она же Агнесса.
Андре двинулся по сцене, Агнесса устремилась за ним. О Кристине все же нашлось кому позаботиться – ее, опустившись на колени, обмахивала пара танцоров.
– Было бы ужасно, если бы с ней что-то случилось, – произнес Андре.
– О… да.
– Все говорят, она такая многообещающая… Сзади подошел Уолтер.
– Надо ее куда-нибудь перенести, – сказал он. Его голос звучал жестко и отчетливо.
У Агнессы создалось отчетливое ощущение, что вдруг у ее мира отвалилось дно.
– Но… но вы-то знаете, что пела за нее я!
– О, да… да, разумеется… – замялся Андре. – Просто… дело в том… это, видишь ли, опера… не знаю, как объяснить…
Уолтер взял ее за руку.
– А ты меня учил! – в отчаянии крикнула она ему.
– И ты оказалась очень способной ученицей, – кивнул Уолтер. – Она даже после долгих лет занятий не сможет петь, как ты. Но есть такое понятие, как «звездность». Не всякий человек может стать звездой, для этого тоже нужны задатки.
– Это то же самое, что талант? – парировала Агнесса.
– Примерно, но встречается куда реже.
Она посмотрела ему прямо в глаза. Лицо нынешнего Уолтера стало более сосредоточенным, обрело очертания и при свете рампы казалось весьма привлекательным.
Она рывком высвободила руку.
– Когда ты был Уолтером Плюмом, ты нравился мне намного больше.
Агнесса уже повернулась, чтобы величественно удалиться, но внезапно почувствовала на себе взгляд матушки Ветровоск. Взгляд насмешливо буравил ее спину.
– Э-э… надо перенести Кристину в кабинет господина Бадьи, – сказал Андре.
Свой фразой он словно бы разрушил некие чары.
– Ты абсолютно прав!!! – воскликнул Бадья. – И господину Зальцелле тоже нечего трупом лежать на сцене. Вы, двое, отнесите его за кулисы. А остальные… Представление все равно уже почти закончилось… Э-э… Так и есть… Опера закончилась…
– Уолтер Плюм!
Это появилась нянюшка Ягг, которая вела под руку госпожу Плюм. Мать Уолтера впилась в сына взглядом маленьких и блестящих, как бусинки, глаз.
– Ты что, был плохим мальчиком?
Господин Бадья, приблизившись, слегка похлопал ее по руке.
– Тебе, пожалуй, тоже стоит пройти ко мне в кабинет, – сказал он.
Он передал кипу нот Андре. Тот вытащил наугад первый попавшийся лист и сначала небрежно скользнул по нему взглядом, а потом глаза его вдруг расширились.
– Эй… да это же очень хорошо! – воскликнул он.
– В самом деле?
Андре просмотрел другой лист.
– Силы небесные!
– Что? Что такое? – не понимал Бадья.
– Я просто никогда… то есть даже я понимаю… этотум-ти-ТУМ-тум-тум… ага… Господин Бадья, это ведь не опера вовсе. Здесь есть музыка, но… да… танцы, пение. Но это не опера. От оперы это весьма далеко…
– И насколько далеко? Неужели ты хочешь сказать… – Бадья на секунду замолк, смакуя идею. – Хочешь сказать, что музыка и деньги все-таки совместимы?
