– Спасибо. У Смолина накормили.
– Они вот едят. – Шапошников кивнул, слабо улыбнувшись, на сидевших неподалеку бойцов с котелками. – А я не могу. Как потянет ветер из-за Сожа – смрад невозможный. Сами не хоронят и нам не дают.
– Я слышал, у тебя тут и едоков сверх штата.
– Идут на кухни – как мухи на мед, – усмехнулся Шапошников, – только корми, дивизию могу собрать.
– Всех окруженцев из других частей сведи в роты и завтра же на пополнение к Корниенко. Это чья у тебя машина?
– Вчера разведчики ходили за Сож и прикатили. Да еще броневик, как перетащили – ума не приложу.
– Как с боекомплектом?
– Снарядов не мешало бы подбросить. А патронов еще возимый запас есть. У нас есть и такие, что еще и по две пачки не израсходовали. Как учили: не видишь – не стреляй.
– А сапоги-то у тебя – лучше моих! – удивился Гришин, увидев на командире, что проходил неподалеку, новые хромовые сапоги, явно немецкого фасона.
– Командир разведвзвода лейтенант Шажок, – четко отдал честь хозяин приметных сапог.
– Это что? – Гришин повернулся к Шапошникову и тихо, но угрожающе спросил: – Мародерством у тебя люди занимаются?
– Никак нет! – уверенно ответил лейтенант Шажок. – Боевой трофей, так же, как автомат. Позавчера так получилось, что в одних трусах оттуда пришел, вот бойцы и дали эти сапоги.
Гришин недовольно хмыкнул и пошел дальше.
Лейтенант Шажок, вот уже четвертую ночь ходивший со своим взводом на Варшавское шоссе, взял за это время двадцать автоматов и даже прикатил исправный мотоцикл и, рисковавший жизнью не ради сапог, был обижен, что его обвинили в мародерстве. «Не ходить же без сапог, а тут у убитого немецкого обер-лейтенанта оказались по размеру и совсем новые. Если бы я взял часы – другое дело…» Но все равно на душе было неприятно. «Черт бы побрал эти сапоги…»
Шажок на Сож свой взвод вывел почти без потерь, всего двое раненых. Хотя в бою пришлось туго, и он удивлялся, когда ночью ходил обратно за шоссе, глядя на многочисленные трупы погибших на его обочинах, что у него во взводе всего двое раненых.
Сколько они убили немцев во время прорыва, он не знал: бой был сумбурный, все видеть мешал лес. Но сколько-то они, конечно, убили. А вот за три ночи в поисках они свалили, протянув проволоку поперек шоссе, четверых одиночных мотоциклистов, подбили гранатами бронемашину и перебили восемь выскочивших из нее немцев. На вторую ночь они уничтожили тяжелый «бюссинг», несшийся с огромной скоростью по шоссе. Кирченков, сержант, ловко угодил гранатой в кузов, а кто-то из ребят прошил очередью радиатор. Тогда они и взяли сразу десять «шмайссеров».
– Парни, обедать, – подошел к своим Шажок.
Загремели котелками и потянулись за ним все без строя, так как кухня была в двух шагах.
Несмотря на жару и тошнотворный трупный запах из-за реки, аппетит у всех был волчий, некоторые полбуханки хлеба съедали в один присест.
– Что у тебя сегодня, Мишя? – спросил Шажок замусоленного повара.
– Кашя, – ласково и с достоинством ответил тот.
Обычный этот ответ поднял настроение, и Шажок повеселел. «А сапоги надо бы все же поменять на наши…»
Полковник Гришин с удовлетворением осмотрел оборону двух батальонов полка Шапошникова, третий, хотя по счету второй, Леоненко, был впереди, за Сожем. Траншеи в полку были вырыты полного профиля, хотя уставом это не предусматривалось и в мирное время на учениях их не копали. Артиллерийские позиции обеих батарей оборудованы и замаскированы были как положено. Везде в полку чувствовался порядок и хозяйский глаз.
– Долго здесь сидеть собрался, – бросил Гришин стоявшему за спиной Шапошникову. – С Леоненко связь надежная?
– Только посыльными. Проводу не хватает. Два километра все же, а рация у них неисправная. Вчера было тихо, соприкосновения с противником не имел. Машины по шоссе проносятся на полной скорости или в сопровождении танков. – И после паузы, озабоченно, Шапошников добавил: – Но сегодня, в семь тридцать, Леоненко доложил, что на его левом фланге слышен шум моторов автомашин, посланная туда разведка не вернулась. Я отсюда послал туда группу, ушла полчаса назад. Да ее и в бинокль еще можно увидеть.
– Где? – полковник Гришин поднял к глазам бинокль.
– Видите, правее тех кустов сидят, только что Сож перешли.
– Вижу. А почему сидят, а не вперед идут?
Шапошников посмотрел в бинокль и отчетливо увидел, что на берегу реки на корточках сидят пятеро, без обмундирования. «А где же шестой? – забеспокоился он. – И почему действительно сидят?»
– Это как понимать? Купаются? Ты их на разведку или искупаться послал? – зло спросил Гришин.
– Товарищ полковник, – позвал Гришина батальонный комиссар Жижин, председатель военного трибунала дивизии, – вас тут один военврач спрашивает, по делу…
– Что такое? – повернулся Гришин. «Опять автотранспорт для раненых?» – подумал он.
Молодой военврач волновался так, что не знал, куда девать руки.
– Товарищ полковник, у меня раненые…
– Что вам, машину, медикаменты?
– Нет, не в этом дело. Раненые, но как и куда раненые…
– То есть?
Подошли к сидевшей на земле группе красноармейцев. Все встали, увидев полковника.
– Ранения почти у всех в руку, в кисть.
– Что-о? Самострельщики? Кто старший? Из какой части?
– Не из вашей, полковник, – смело ответил один из них.
– Это что, Шапошников? – чувствуя, как всего его охватывает гнев, тихо спросил Гришин.
– Переправились сегодня утром, выходят, сказали, из-за Днепра. Все были целые, сам с ними утром разговаривал…
– Ты это кого кашей прикармливаешь? Предателей? Петр Григорьевич! – позвал Гришин начальника трибунала дивизии Жижина. – Разобрались?
– Разобрался, Иван Тихонович.
– Приговор? – считая глазами стоявших перед ним бойцов, процедил Гришин.
– Согласно законам военного времени…
– Мы не из вашей части! – испуганно крикнул кто-то из группы.
– А ты кому присягу давал? Только своей части или Родине? За тебя кто-то будет воевать, а ты в тылу валяться и потом героя из себя строить, что на фронте был? – вне себя от ярости закричал Гришин.
Шапошников, глядя на стоявших перед ним людей в красноармейской форме, уже не бойцов для него и Гришина, поникших, с виноватыми или смотревшими под ноги тупыми глазами, думал: «На что надеялись? Что если всей группой, то не расстреляют? Чему тогда учили их все эти двадцать с лишним лет советской власти?» И вспомнил, как сразу же после прорыва из окружения в полку был расстрелян политрук Старков из батареи Похлебаева за то, что заставил бойца Тихомирова поменяться с ним формой перед боем. Вчера расстреляли еще одного самострельщика, самого заставили выкопать могилу.
