Постепенно научились понимать, что дела на фронте идут не так уж плохо. Немцы застряли в Смоленске и под Киевом, да и сами они пусть и скромный вклад в это, но все же внесли. По газетам чувствовалось, какая огромная работа идет в стране по мобилизации всех сил. Речь товарища Сталина от 3 июля как-то все расставила по своим местам. Не было уныния, а только желание драться, воевать так, чтобы победить врага.
Вольхин знал своих бойцов. Хотя на две трети они были из соседней дивизии, но такие же фронтовики, как и они, обстрелянные. Он понимал, что убеждать их в чем-то нет смысла. Долг свой и присягу люди помнили, и вряд ли кому в голову приходили мысли, что немцы их победят.
Больше месяца были они на фронте, и за это время Вольхин всей душой привязался к своим «старичкам» – сержантам Вертьянову, Фролову и Мухину, да и к остальным, кто выехал с ним на фронт и был все это время во всех делах рядом – Латенкову, Савве Морозову, Углову, Новикову. С «новенькими» во взводе они сдружились быстро и, видимо, что-то успели рассказать им о своем лейтенанте, потому что Вольхин заметил признаки уважения с их стороны.
Теперь, перед очередным боем, он вспоминал себя перед первой атакой: тогда действительно было не по себе. А сейчас, всего лишь три недели спустя, он не чувствовал какого-то особого волнения. Да, они сейчас пойдут в бой, и, конечно, кто-то из них погибнет, даже наверняка погибнет, но не было чувства обреченности перед грозившей смертью. «Каждый, наверное, думает, что кого-то, но не его…» – невесело усмехнулся Вольхин, покусывая травинку.
У него к атаке все было готово. Оставалось полчаса до сигнальной ракеты, и текли эти полчаса утомительно долго, хотя он и старался не поглядывать на часы.
Не успела погаснуть красная ракета, как батальоны полка Мажурина поднялись в атаку. Артподготовки не было, «Ура!» – тоже, может быть, поэтому гитлеровцы не сразу и заметили начало атаки. Шапошникову не верилось, что гитлеровцы не обнаружили сосредоточения полка, поэтому он с замиранием сердца следил в бинокль, хотя видно было очень плохо, как развернутые в цепи роты, переходя на бег, приближались к селу.
Стрельба вспыхнула одновременно по всему, километра полтора шириной, ровному ржаному полю.
Связисты побежали с катушками за комбатами, артиллеристы, прицепив орудия к передкам, бросились догонять пехоту. На проселок, что вел через кладбище к селу, вполз танк КВ и на ходу открыл огонь по вспышкам выстрелов.
Полковник Мажурин, оставив на КП Шапошникова с небольшой группой помощников, тоже ушел в батальоны.
Гитлеровцы, застигнутые врасплох, открыли беспорядочный огонь в начавшуюся темноту, но, когда грянуло дружное «Ура!» перед селом, начали отходить. Танки с кладбища, когда там разорвалось одновременно несколько снарядов, дали задний ход и ушли в село.
Рота старшего лейтенанта Цабута ворвалась на окраину села с ходу – немцы, а судя по вспышкам выстрелов в темноте, их было не более взвода, отошли за огороды и за крайние дома.
С чердака по разломанной бегом цепи грозно и слепяще ударил пулемет, с другого, словно соревнуясь, кто быстрее, – два автомата. Короткими очередями стреляли из-за углов домов, с огородов.
Рота залегла, кто-то еще попробовал ползти вперед, кто-то делал перебежки, чувствовалось, что первый азарт, первое дыхание атаки прошли.
Цабут подполз к командиру своего первого взвода:
– Вольхин, давай отделение вперед, уничтожить пулемет на чердаке!
Пятерка стрелков ползком достигла плетня, по одному перемахнула через него и по стенке прошла к чердаку. Сержант Мухин бросил гранату в чердачное окно и, еще не слыша разрыва, отбежал дальше по стене. На чердаке грохнуло, и пулемет заглох в ту же секунду.
– Давай к следующему дому! – махнул за собой Мухин.
Застрелив на бегу какого-то выскочившего навстречу немца без каски, Мухин пробрался к чердаку следующего дома. За стеной хорошо были слышны гортанные голоса немцев.
– Двое к дверям, остальные к окнам, – крикнул Мухин.
Он бросил гранату на чердак и пробежал к бане, из-за которой то и дело сверкали вспышки из автомата.
Цабут, услышав взрывы гранат на чердаках, подал команду «В атаку!», и рота снова дружно и с криками «Ура!» бросилась вперед.
Из церкви в центре села гитлеровцев выбили с помощью орудий взвода лейтенанта Агарышева, поставленных на прямую наводку, но дальше продвижение застопорилось одновременно у всех батальонов. Примерно на середине села гитлеровцам удалось закрепиться. Пять или шесть танков, стоявших за домами и прикрываемых автоматчиками, заставили залечь весь батальон Осадчего.
Роты Горбунова, пройдя краем села, застряли перед амбарами и скотными дворами, из которых плотный огонь вели несколько десятков автоматчиков. Батальон майора Московского после первого успеха залег, хотя и продолжал вести огневой бой.
Темнота из союзника в первые минуты боя превратилась во врага. Не видя своих людей, тогда как силы противника, казалось, возрастали, ротные и взводные теряли ориентировку и управление, а бойцы, не получая команд, лежали, оглядываясь в темноте, и тихонько перекликались, изредка стреляя по автоматным вспышкам.
Старший лейтенант Похлебаев, бежавший рядом с полковником Мажуриным, еще в момент сближения с противником заметил, что командир полка упал, но сгоряча не остановился, чтобы помочь ему. Когда бой немного затих, только орудия стреляли в темноту на вспышки выстрелов, Похлебаев побежал к месту, где примерно должен был лежать полковник.
Мажурин стонал. Пуля попала в легкое, и он уже истекал кровью. Из темноты показалась двуколка, с нее соскочил адъютант командира, и Похлебаев, ощущая у себя на шее липкую от крови ладонь, положил полковника на повозку. «Пока обойдутся без меня», – подумал Похлебаев о батарее.
– Давай! – крикнул он адъютанту, придерживая голову Мажурина.
– Хороший ты парень, старший лейтенант, – с трудом превозмогая боль, сказал полковник. – Бей их, гадов. А я еще вернусь. – И в темноте Похлебаеву показалось, что он даже улыбнулся.
«Застряли», – понял Шапошников, выслушав через час после начала боя путаные доклады комбатов по связи.
Танк КВ, израсходовав боекомплект, ушел, и Шапошников, вспомнив слова Мажурина, что «будут танки», усмехнулся, но потом подумал: «Но хоть чем-то помог…»
Было ясно, что до утра, вылези они все из шкуры, немцев из села не выбить. А сами они, судя по вспышкам выстрелов тут и там, не собирались уходить. Еще часов до двух ночи Шапошников пытался, как мог, помочь комбатам продвинуть свои роты, но потом понял, что их даже не удается собрать и организовать, а к рассвету бой прекратился и сам собой.
Утром противник, получив подкрепление – десять танков и до двух батальонов пехоты, – вытеснил 771-й полк из Милославичей.
А через полчаса после этого на разрозненные и не успевшие окопаться роты из села выползли десять танков, за ними поднимались густые цепи автоматчиков.
