В полном порядке, так и двигаясь цепью, рота отошла за очень кстати оказавшийся недалеко противотанковый ров. Там они продержались примерно час, то и дело укладывая автоматчиков, которые подбегали ко рву. Танки, частью разъехавшись в стороны, отыскивали проход через ров, а частью стреляли с места.
Пока гитлеровцы думали, как перейти ров, Моисеев собрал роту и повел ее по маршруту, догонять своих.
Вечером они были в том же лесу, что и штаб дивизии, расположившийся в нескольких палатках, простреленных местами так, что смотрелись они, как решето. Политрук Моисеев, найдя майора Туркина, доложил, что мост взорван, а задержались потому, что вели бой. Спросил, доставили ли к ним капитана Минаева, узнал, что его повезли куда-то в госпиталь, и решил, что можно отдохнуть. Моисеев только приготовился было вздремнуть, как к нему подошел связной и сказал, что его вызывает командир дивизии.
У палатки сидели полковники Гришин, Яманов и полковой комиссар Гаранин, начальник политотдела. Его Моисеев не знал – в дивизию Гаранин пришел уже на фронте.
– Садитесь, Моисеев. – Полковник Гришин ловко свернул самокрутку и закурил. – Доложите, где вы были.
– Взорвали мост на Беседи. Когда отходили с ротой, то приняли бой с мотоциклистами. Потом подошли автомашины с пехотой, несколько танков, вот и задержались.
Гришин курил, чуть прищурив глаза.
– Овец они ловили, – перебил Моисеева Гаранин.
– Каких овец? А-а, ну да после боя. Недалеко от расположения штаба попалась нам отара. Бойцы взяли двух. Пастуха не было, а то бы спросили.
– Я же говорю: овец они ловили, – повторил Гаранин, – а пастух был.
– Майора Зайцева ко мне, – приказал Гришин своему адъютанту лейтенанту Мельниченко.
Подошел начальник разведки дивизии майор Иван Зайцев.
– Кто вел бой на дороге у Барсуки? Есть у вас такие сведения?
– Саперы, товарищ полковник.
– Идите, Моисеев. И вы, Зайцев, – сказал полковник Гришин и бросил неприязненный взгляд на Гаранина.
– Что он на меня набросился за этих овец? – спросил Моисеев Зайцева, когда они отошли от палатки.
– Кто-то видел, как вы этих овец ловили. Так могут и в мародерстве обвинить, ты смотри. В этом бою вы целую колонну задержали, выходила она прямо на штаб. Наши успели отойти в сторону, пока вы держались. Если бы не это – досталось бы тебе за овец. Вот Гришин и простил.
– Овцы… Мародерство… – усмехнулся Моисеев, чувствуя, как отлегло от сердца.
– Он почему придирается, Гаранин-то, – сказал Зайцев. – Потеряли сейф с партийными документами. Взбучка ему будет, если вообще не снимут, вот он и срывает злость на других…
[18]
Когда полк капитана Шапошникова вышел к Суражу, его внимание привлекли группы людей в пижамах, бродивших около усадьбы с садом.
– Тюкаев, узнайте, кто это. Сумасшедший дом, видимо.
Лейтенант Тюкаев вернулся через десять минут:
– Дом отдыха, товарищ капитан. Я им говорю: «Немец на хвосте», они мне: «Чего панику разводишь!» Как из другого мира. В пижамах…
Шапошников вывел полк за реку, положил его в оборону. А в реке продолжали беспечно купаться отдыхающие, даже не поинтересовавшись, почему здесь начали окапываться пехотинцы.
Вскоре к реке выскочили немецкие мотоциклисты, за ними подкатили автомашины с пехотой, и только тогда отдыхающие, натянув пижамы, разбежались кто куда.
Разгорелся бой, тяжелый, изматывающий, на почти тридцатиградусной августовской жаре.
К вечеру, с большим трудом выйдя из боя, полк оторвался от колонны немцев, жертвуя несколькими взводами прикрытия, и ушел проселком в сторону Унечи.
На следующее утро, когда полк после короткого отдыха начал втягиваться в ритм марша, Шапошников увидел, как параллельно его колонне, примерно в километре справа, прошла длинная вереница бортовых машин с пехотой. «Немцы!» – жутко ударила в голову мысль. А гитлеровцы, заметив из машин колонну русских, начали что-то громко кричать и махать касками. «Догоняйте, мол», – понял Шапошников.
В более унизительном положении с самого начала войны он себя еще не чувствовал.
Незадолго до этого Шапошников, посоветовавшись с Наумовым и Татариновым, весь обоз полка отправил в брешь между Клинцами и Унечей.
– Пусть вы сделаете крюк, зато целее будете, – сказал он Наумову.
– Если что, то прикроем вас. Должны успеть проскочить. Встретимся в Стародубе, дозоры выставь заранее, – ответил Шапошников.
И опять ЧП: разбежался батальон Чижова. Когда танки противника объехали его, командир собрал людей и сказал, что батальон в окружении, можно разбегаться. Поскольку большую часть батальона составляли украинцы, они этот приказ выполнили без колебаний. В полк из батальона пришло всего несколько человек, остальных собрать не удалось, хотя Шапошников специально посылал для этого группу лейтенанта Шажка. Исчез и комбат Чижов
[19]
.
Легко прорвав фронт, который был, что называется, «в нитку» и к тому же в движении, танковые дивизии гитлеровцев обошли крайне истощенные части 45-го стрелкового корпуса полковника Ивашечкина и к исходу 17 августа вошли в Унечу.
Части полковника Гришина, а точнее – полк Шапошникова, батальон связи, саперная рота, остатки недавно примкнувшего к дивизии артполка майора Малыха и нашедшийся накануне автомобильный батальон сосредоточились в обширном орешнике у деревни Ляличи, что восточнее Суража.
Шоссе Клинцы – Унеча, через которое предстояло прорываться, несколько часов как было занято противником, немцы ждали советские окруженные части, держа на дороге крупные силы танков и мотопехоты, которые патрулировали в пределах видимости или же стояли в засадах.
Под вечер разведчики привели к полковнику Гришину лесника.
– Сможешь, отец, вывести из этого орешника и провести через шлях, да так, чтобы было незаметно? Где лес погуще…
– Конечно. Что мне лес, хоть и ночью. Я все тропинки здесь знаю.
– Веди.
Через полтора часа лесник вывел группу полковника Гришина со штабом и остатками его частей на… то же самое место, откуда они двинулись в путь.
– Промашка вышла, не на ту тропку свернули, теперь понял, – оправдывался лесник, вполне искренне, как показалось всем.
Однако и вторая попытка закончилась тем, что они пришли туда же, откуда вышли.
