Советское руководство обвинило западные державы, что они под предлогом защиты Польши развязали империалистическую войну, а затем стали виновниками распространения военных действий на Скандинавию, Бельгию и Нидерланды. Оно поддерживало в пропагандистском, а частично и в военном отношении немецкие военные походы и дипломатически санкционировало их, демонстративно считаясь с новыми реалиями, чтобы Рейх ощущал себя в полной безопасности. Уже в 1939 г. Москва разорвала отношения с Чехословакией, которой, согласно договору, обязана была оказать помощь, и вместо этого признала независимость отделившейся Словацкой республики. В мае 1941 г. она отказала в признании эмиграционным правительствам Норвегии, Бельгии, Нидерландов с мотивировкой, что они больше не обладают суверенитетом над своими странами. Вскоре после этого последовал разрыв с Грецией и — в манере, которая не могла не поразить «даже самых опытных и бесстрастных наблюдателей советских методов», причем «прежде, чем немцы успели открыть рот», — с Югославией, территориальная целостность и независимость которой торжественно признавались Москвой всего за месяц до этого.32 Обо всем этом теперь надлежало забыть. Сталин, провозгласил Эренбург 8 февраля 1942 г., «не думал о том, чтобы напасть на земли других народов… Мы строили города, работали и учились… Мы воспитывали человеческие существа… А немцы строили танки» — и это перед лицом 6-8-кратного превосходства Красной Армии в танках на 22 июня 1941 г.
Эренбург, пропагандистский рупор Сталина, писал 4 января 1945 г., имея в виду политику, проводимую в свое время западными державами, но не, к примеру, Советским Союзом: «Европа и мир теперь видят мораль этой аморальной политики: развалины Варшавы, горе Парижа, раны Лондона». В Польше Советы помогали наводить немецкие бомбардировщики на их цели. Но теперь «поджигателями» стали одни немцы: «Они бросали бомбы на Варшаву и умирали от смеха». 17 сентября 1939 г. Советский Союз вероломно ударил в спину Польше. «Мы приветствуем нашу сестру Польшу, — лицемерно писал Эренбург 7 ноября и 14 декабря 1941 г. — В городах истерзанной Польши по ночам бродит тень Шопена… Поляки говорят друг другу: «Жива красота. Жива Польша».» «Мы хотим свободы для себя и для всех народов, — говорил Эренбург 1 января 1942 г. — Не быть Польше немецкой каторгой.» В 1939-40 гг. Москва подстрекала Французскую коммунистическую партию саботировать военные усилия Франции. После капитуляции в Компьене советское правительство выразило свои поздравления правительству Рейха и поспешило дипломатически признать «Французское государство» — «Виши». А тут маршал Петэн одним махом оказался всего лишь подкупленным изменником, прислужником, «французским Иудой», и Эренбург обозвал Рено и генералов Вейгана, Жоржа, Гамелена «капитулянтами», объявив Народный фронт и прежде всего французских коммунистов (изменников родины) единственными подлинными патриотами. «Победы под Ростовом и Калининым явились смертным приговором для людей, подписавших перемирие в Компьене», — было сказано 21 марта 1942 г.
Что касается немецких войск во Франции, то среди них, как известно, царила строжайшая дисциплина, и даже Андре Мальро, член ФКП до 1939 г., писатель и министр де Голля, принадлежавший к Сопротивлению, после войны по собственному почину подтвердил, что его «опыт общения с германским Вермахтом был только позитивным, а с гестапо — только негативным». А Эренбург утверждал 14 июля 1941 г.: «По бульварам маршировали убийцы и грабители», чтобы опустошать и грабить Францию, убивать французских детей и обрекать население на голодную смерть 50-ю граммами хлеба в день. Из-за пустяка он грозил возмездием советских солдат: «За четыре испорченных куртки они уничтожат 4000 немцев, растоптавших Францию». Свой вердикт о немцах, с которыми ведь до этого дня существовал Договор о дружбе и границе, он подытожил 22 июня 1941 г. следующими словами: «Они разгромили свободолюбивую, веселую Францию, они поработили братские нам народы — высококультурных чехов, отважных югославов, талантливых поляков. Они угнетают норвежцев, датчан, бельгийцев». «Немецкие войска шатаются, как пьяные, по всей Европе: от Булони до Одессы, от Польши до Бельгии, от Норвегии до Болгарии», — разжигал он страсти 2 мая 1942 г. И несколькими днями позже, 5 марта [мая?]: «Они вступили в Россию, пьяные от крови поляков, французов и сербов, от крови стариков, девушек и маленьких детей».
Эренбурга предназначили для того, чтобы тотчас перевести на язык пропаганды военную речь Сталина от 3 июля 1941 г. и провозгласить новую программу.
[115]
«У нас миллионы и миллионы верных союзников, — писал он 4 июля 1941 г. — С нами все те, что потеряли свободу и свою землю: чехи, норвежцы, французы, голландцы, поляки и сербы… Слова Сталина дойдут до города попранной свободы, до растоптанного, но непримиримого Парижа. Они дойдут до крестьян Югославии, студентов Оксфорда, рыбаков Норвегии и рабочих Пльзеня. Они вызовут новую надежду в сердцах народов, страдающих под фашистскими варварами. Речь Сталина услышат жители Лондона, пережившие сотни варварских воздушных налетов, шахтеры Уэльса и ткачи Манчестера… Наша Отечественная война станет войной за освобождение Европы от гитлеровского ига.»
Несколькими пропагандистскими фразами Советский Союз, который за нападение на Финляндию был исключен из Лиги наций и оказался близок к столкновению с западными державами, теперь поставил себя во главе охваченных войной стран и уполномочил себя выступать от их имени. «С нами все демократические страны (к которым теперь причислял себя и Советский Союз), с нами все прогрессивное человечество», — говорилось в обращении «Всеславянского митинга» так называемых деятелей культуры, состоявшегося в Москве 10 и 11 августа 1941 г. «Все человечество теперь ведет борьбу против Германии», — откликнулся Эренбург 24 августа 1941 г., даже не покосившись на союзников немцев в войне против Советского Союза, на Италию, Финляндию, Румынию, Венгрию, Словакию и Хорватию. «Мы хотим свободы для нас и для всех народов», — утверждал он 1 января 1945 г. И чтобы за многочисленными фразами не оказался забыт заказчик и патрон, он при случае добавлял и слова, наподобие таких: «Живи, Советский Союз, твои народы, твои сады, твои дети, твой Сталин!»
6 [7] ноября 1941 г., в многообещающую годовщину «победы Великой Октябрьской социалистической революции», Эренбург счел себя обязанным выставить союзникам оценки в стиле коммунистической партагитации и обязать их к совместной борьбе: «Защитники Москвы с волнением думают о стойкости Лондона… Слава Англии!.. Мы приветствуем тебя, пионер свободы, неукротимый народ Франции… Мы приветствуем чехов… Мы приветствуем народ воинов — сербов… Мы приветствуем храбрых греков… Мы приветствуем неустрашимых норвежцев… Мы приветствуем спокойных голландцев… Мы приветствуем народ труда — бельгийцев… Мы приветствуем нашу сестру Польшу… Мы приветствуем арсенал свободы — Америку». И чтобы не было сомнений в том, что эти народы и страны будут отныне в долгу перед Советами, он добавил: Москва «сражается… за вас, далекие братья, за человечество, за весь мир».
В 1930 г. не кто иной, как Уинстон Черчилль, писал о «чумной бацилле» Ленине, с которым «в отношении уничтожения жизней мужчин и женщин» не может потягаться «ни один азиатский завоеватель, никакой Тамерлан или Чингисхан». Для Черчилля с победой большевизма «границы Азии и условия самых мрачных эпох» придвинулись «с Урала к Припятским болотам» и Россия «застыла в бесконечной стуже антигуманных доктрин и нечеловеческого варварства». И этот, согласно Черчиллю, «низменно-позорный большевизм», как внушал народам мира Эренбург 29 января 1942 г., оказывается, нес свет:
[116]
«Мы пронесли свет… нашей культуры и той, которую мы справедливо называем всечеловеческой. Это свет древней Греции, свет Возрождения, свет просветителей восемнадцатого века — все, что человек противопоставил покорности, косности, атавизму. Дневное, ясное начало положено в нашу борьбу против Германии: разум, душевная чистота, свобода, достоинство». Подобную фразеологию нужно рассматривать на фоне того факта, что во главе Советского Союза стоял Сталин, «величайший преступник всех времен и народов», создавший с помощью насажденных им креатур — Ягоды, Ежова, Берии, Круглова, Абакумова, Кобулова, Серова, Деканозова, Меркулова, Цанавы и других — власть, которая в любой день могла «решить судьбу всех без исключения граждан страны согласно его кровавым прихотям».
[117]
