– Брось, Людмила. Не в этом дело.
Любопытная медсестра и дальше продолжила бы интересный разговор, но близился врачебный обход, надо было срочно наводить вместе с санитарами порядок.
Майор-хирург, появившийся в сопровождении молодого врача-лейтенанта, бесцеремонно разбудил Шаламова, осмотрел раны. Увидев проступившее розовое пятно сквозь бинты на предплечье, весело поинтересовался:
– Гульнул вчера, герой?
– Отметил малость, – хрипло отозвался капитан. – Ордена не каждый день вручают.
– Где-то ты крепко перестарался. Рана, видать, открылась. Придешь в процедурную через часок, глянем, что там.
– Нормально все.
– И веселились в меру?
– Где мне еще веселиться? – с непривычной для Шаламова тоской, отозвался он. – В танке, что ли? В этот железный гроб трезвым лезешь, иначе в бою в момент сгоришь. Все равно четыре раза подбивали, едва выскакивать успевал.
– И фрицам от тебя доставалось, Юрий Федотович? – спросил хирург.
– Конечно. За все четыре танка рассчитался. В последнем бою от роты всего ничего осталось. Батарею раздавили, два «панцера» уделали да отступающих фрицев с полсотни постреляли и подавили. А потом меня шарахнули. Вчера с хорошей женщиной познакомился. То да се… видать, руку натрудил. Ты за меня, Родионыч, не волнуйся. В положенный срок выпишусь, я за больничную койку не держусь.
Хирурга звали Егор Родионович. Почти всех, кто находился в палате, он лично оперировал. Да и в людях хорошо разбирался.
– Никто тебя не торопит. Лечись, набирайся сил, но с водкой поаккуратнее.
– Ладно. Больше двух стаканов ни-ни!
Не выдержав, захрюкал, глядя на помятую физиономию танкиста, взводный Андрюха. Он вчера, набравшись смелости, все же познакомился с молоденькой санитаркой. Сейчас был оживлен, весь под впечатлением знакомства и нескольких робких поцелуев.
Осмотрев лейтенанта Митина, хирург сказал, что он молодец. Надо больше двигаться, раны заживают, но недельки две-три полежать придется. Андрюху это вполне устраивало. Две-три недели казались огромным сроком. За это время и война чуть ли не к победе подойдет, и он разберется в своих чувствах к санитарке Оле. На которой он был готов жениться и собирался написать матери о своих серьезных намерениях.
Хирург-майор еще раз оглядел мальчишку и вздохнул. Тот был ровесником его сына, заканчивающего курсы младших лейтенантов. Эти вчерашние школьники вызывали в нем чувство боли и жалости, хотя за три года войны вроде бы должен был привыкнуть и очерстветь.
У майора была хорошая память. Он помнил, что в этой палате из тридцати с небольшим офицеров лишь один, лейтенант Олейник, воевал с сорок первого. Но он два года находился в оккупации. Остальных почти полностью подмела война.
Даже воевавших с сорок второго насчитывалось не больше пяти человек. Основной состав – новички, начавшие свой путь в сорок четвертом. Поэтому, жалея мальчишку Митина, майор со скрытым чувством настороженности относился к Ивану Олейнику. Отлеживаться он ему не даст, и так два года от войны прятался.
Но лейтенант Олейник ни на что не жаловался, раны понемногу заживали. Хирург бегло осмотрел самоходчика Александра Чистякова. Молодой, а уже командир батареи.
– Как дела, Александр?
– Нормально.
– А здесь? – он слегка надавил на ребра рядом с пулевой раной.
– Ноет немного.
– Температура нормальная? – спросил он у медсестры Людмилы, которая опять не успела ее измерить.
– Слегка повышенная, – вывернулась та.
Хирург не стал вдаваться в подробности и коротко приказал:
– Чистякова тоже в процедурную. Посмотрим бок, как ребро срастается.
Это были нормальные хорошие ребята – фронтовики. Имелись и другие. Старший лейтенант, командир минометной роты, явно тянул с выпиской. В разговоре упоминал, что у него двое детей, а ранение по счету третье. Вот и сейчас он стал жаловаться на боли и плохо повинующуюся руку.
– Ее же разрабатывать надо, а вы лежите, не вставая. Так она совсем гнуться не будет, – сказал хирург.
– Разрабатываю…
– Вы уже месяц лежите. На следующей неделе готовьтесь к выписке.
– Так ведь рука!
– Разрабатывайте. Раны зарубцевались, ну, а болеть еще долго будут.
Когда хирург ушел, минометчик стал жаловаться, что эти мясники готовы людей с незажившими ранами хоть сейчас на фронт отправлять. Кто-то его поддержал, кто-то посоветовал разрабатывать руку, а Шаламов, признанный авторитет в коллективе, сочувственно вздохнул:
– Это страх перед выпиской возвращается. Знакомое дело. Ты ведь, старлей, 82-миллиметровыми «самоварами» командовал?
– Чем же еще!
– Знаю, вы вместе с пехотой находитесь. По полной от фрицев получаете. Только деваться некуда, бери себя в руки и готовься.
– У меня в последнем бою, – торопился выговориться старший лейтенант, – из восьми минометов всего три осталось. Взводного, такого же мальчишку, на куски разнесло. Ноги, руки, все в стороны разлетелось. Один из расчетов по стенкам размазало. Ты можешь представить? Сплющенная труба, кровью все забрызгано, а вместо людей месиво. Я хотел…
– Знаешь что, – крикнул, выходя из себя, Шаламов, – давай прекращай истерику. Здесь тебе любой страхов понарасскажет, тот же Санька Чистяков. Вместо экипажей головешки в сгоревших машинах остаются. Все, заткнулся!
В наступившей тишине слышалось, как стонет кто-то из недавно поступивших и громко, с бульканьем, пьет воду минометчик.
– Я ведь тоже боюсь, – тихо признался Андрей Митин, когда вышли вместе с Чистяковым покурить. – Снится, как бегу по полю, а навстречу желтая трасса. Как косой по ногам. И так два раза подряд. А товарищу поперек живота. Лежит рядом со мной, и бурое с зеленым на траву сочится.
– Хватит, Андрюха, – перебил его Саня. Вернувшись, матом обрушился на минометчика: – Всех взбудоражил, Андрюху довел. Попробуй еще сопли распустить. Выкину из палатки под дождь – охладишься, успокоишься.
– А я помогу, – пробурчал Шаламов, которому так и не дали отоспаться после ночного гуляния.
Марина Емченко работала на телефонной станции, в небольшом районном городке. Мать (отец погиб на фронте), двое младших братишек и сестра. Был и жених, только пропал без вести. В сорок третьем году была призвана в армию, куда пошла охотно.
Измотали бесконечные долгие смены на телефонном узле. После многих часов работы звенело в ушах от непрерывных зуммеров. Казалось, не стихали голоса подруг, соединяющих абоненты и пытавшихся докричаться по старой линии до отдаленных точек.
В учебном полку Марину приметил «покупатель» из дивизии, командир роты. Взял вместе с группой связисток к себе. Вскоре рота стала отдельным батальоном, а ротный, получив капитана (следом и майора), влюбился в хорошенькую девушку. Побыв недолгое время на передовой, намерзлась в мокрых землянках. Командуя отделением, ползала на передовой, налаживая связь, сама попадала не раз под обстрел.
