Ему стало ясно, что теперь, когда немецкая бригада прорвалась сквозь кольцо фортов, удержать Льеж фактически невозможно. Если бы бригадам, наступающим с севера и юга, удалось смять оборону и выйти к городу, то находящаяся в нем 3-я дивизия была бы окружена и отрезана от остальной армии. Загнав бельгийскую дивизию в западню, немцы уничтожили бы ее полностью. Разведка доносила, что в наступлении на Льеж участвуют четыре армейских корпуса, то есть 8 дивизий против одной. В действительности же войска Эммиха не подразделялись на корпуса, однако вместе со срочно отправленными к Льежу подкреплениями насчитывали около 5 дивизий. Так или иначе, одна 3-я бельгийская дивизия не могла защитить не только Льеж, но и себя. Утром 6 августа Леман, зная о твердом намерении короля сохранить армию и сосредоточить ее у Антверпена независимо от хода военных действий в других частях страны, отдал 3-й дивизии приказ отступать от Льежа и присоединиться к бельгийским войскам у Лувена. Это означало, что город падет, но форты будут продолжать сопротивление; даже за Льеж нельзя было жертвовать дивизией, так как решалась судьба всей Бельгии. Если королю не удастся закрепиться с армией хотя бы на клочке бельгийской территории, он будет зависеть не только от милости врага, но и союзников.
Шестого августа Брюссель находился в состоянии радостного возбуждения после новостей об отражении вчерашнего немецкого наступления. «Grande Victorie Beige! Великая победа Бельгии!» — гласили заголовки экстренных выпусков. Счастливые, разгоряченные граждане, собираясь в кафе, поздравляли друг друга; опьяненные успехами армии, они всю ночь праздновали победу и на следующее утро восторженно читали бельгийскую военную сводку, в которой сообщалось, что 125 000 германских солдат «не достигли никакого успеха и три армейских корпуса, атаковавшие Льеж, отрезаны и практически обезврежены». С не меньшим оптимизмом союзная пресса писала «о полном разгроме немцев», о сдаче в плен нескольких германских полков, о 20 000 убитых и раненых немцев, о повсеместных успехах защитников Льежа, о «решительном отпоре захватчикам» и об «остановке» немецкого наступления. Что означал мельком упомянутый отход 3-й дивизии, каким образом вписывался он в эту радужную картину, оставалось загадкой.
В Лувене, в штабе бельгийской армии, размещавшемся в здании городской ратуши, царила такая же атмосфера уверенности, как если бы бельгийская армия насчитывала 34 дивизии против шести германских, а не наоборот. Горячие головы в генеральном штабе «выдвигали дерзкие идеи немедленного наступления».
Король сразу же наложил вето на подобные планы. По численности атакующих Льеж сил и по новым сообщениям о приближающихся пяти германских корпусах он узнал стратегию охвата Шлиффена. Однако оставалась еще возможность остановить врага на реке Гете, между Антверпеном и Намюром, при условии своевременного подхода французских и английских войск. Король уже направил два срочных послания президенту Пуанкаре. На этом этапе войны он, как и все бельгийцы, еще надеялся соединиться с союзниками на территории Бельгии. «Где французы? Где англичане?!» — спрашивали люди друг друга. В одной из деревень женщина преподнесла цветы, увязанные лентами, составлявшими цвета английского флага, солдату в незнакомой военной форме, которую она приняла за английское хаки. Несколько смутившись, солдат объяснил, что он немец.
Во Франции Пуанкаре и Мессими, который с присущим ему темпераментом предложил немедленно направить для помощи Бельгии пять корпусов, не смогли переубедить молчаливого и упрямого Жоффра, отказывавшегося выделить из своих сил хотя бы бригаду, не говоря уже об изменении составленного плана развертывания войск. Три кавалерийские дивизии под командованием генерала Сорде должны были войти в Бельгию 6 августа для разведки германских сил восточнее Мааса, однако, как говорил Жоффр, только отказ англичан прислать войска вынудит его растянуть левый фланг. Поздно вечером 5 августа пришло сообщение из Лондона о решении Военного совета, заседавшего день напролет, направить на континент экспедиционный корпус в составе четырех дивизий вместо шести плюс кавалерию. Несмотря на свое разочарование, Жоффр наотрез отказался перебрасывать какие-либо части на левый фланг, чтобы усилить тот ввиду недостаточного количества английских войск. Он все отдал центру, где готовилось французское наступление. Не считая кавалерии, в Бельгию был отправлен лишь один-единственный офицер французского генерального штаба, полковник Брекар, с письмом к королю Альберту. В этом письме бельгийской армии предлагалось, временно отказавшись от решительных действий, отойти к Намюру, где, вступив во взаимодействие с французской армией, после завершения сосредоточения всех войск принять участие в совместном генеральном наступлении. Четыре французские дивизии, сообщал Жоффр, будут посланы в Намюр, но смогут прибыть туда не ранее 15 августа.
По мысли Жоффра, бельгийская армия, забыв об интересах Бельгии ради борьбы на общем фронте, должна была действовать в качестве крыла французской армии и в соответствии со стратегией Франции. По мнению же короля Альберта, куда лучше представлявшего опасность, исходившую от правого крыла германских армий, бельгийская армия, заняв позиции у Намюра, оказалась бы отрезанной наступающими германскими войсками от своей базы в Антверпене, а затем немцы оттеснили бы бельгийцев ее на территорию Франции. Король Альберт в первую очередь хотел, чтобы бельгийская армия закрепилась на родной земле, поэтому интересы общей стратегии имели для него второстепенное значение. Он решил любой ценой оставить открытым путь для отступления к Антверпену. Чисто военные соображения указывали на Намюр, а исторические и национальные — на Антверпен, пусть даже армия, запертая в этом районе, и не могла бы тогда оказывать непосредственного влияния на общий ход войны в Европе.
Как заявил король полковнику Брекару, при чрезвычайных обстоятельствах бельгийская армия будет вынуждена отступить к Антверпену, а не к Намюру. Сильно разочарованный, Брекар уведомил Жоффра, что бельгийцы, по-видимому, не будут участвовать вместе с французами в общем наступлении.
Седьмого августа французское правительство, незнакомое с «Планом-17», запрещавшим прийти на помощь Бельгии, наградило Большим крестом Почетного легиона Льеж, а короля Альберта — Военной медалью. Этот жест, хоть и не совсем уместный в данных обстоятельствах, выразил тем не менее удивительное восхищение всего мира стойкостью Бельгии. Она не только «сражалась за независимость Европы, но и являлась защитником чести», заявил председатель Национального собрания. Она завоевала «бессмертное признание» тем, что развеяла миф о непобедимости германских армий, писала лондонская «Таймс».
Поток восхищения нарастал, а жители Льежа провели ночь в подвалах своих домов — первую из тех бесчисленных ночей, которые выпали на долю европейцев XX века. После дневного воздушного налета цеппелина Льеж всю ночь обстреливала полевая артиллерия Людендорфа: рвавшиеся со страшным грохотом снаряды должны были принудить город сдаться. Этот метод оказался таким же бесплодным, как и бомбардировка Парижа из дальнобойных орудий «Большая Берта» в 1918 году или налеты люфтваффе на Лондон и его обстрелы ракетами «Фау-2» в следующую войну.
После предварительного артобстрела Льежа Эммих и Людендорф решили войти в город, не дожидаясь подхода других бригад. Не встречая сопротивления — к этому времени 3-я дивизия уже покинула Льеж, — 14-я бригада прошла два оставшихся невзорванными моста. Людендорф, полагая, что Цитадель взята передовыми частями, направился к ней по крутой извилистой дороге в штабном автомобиле, сопровождаемый одним лишь адъютантом. Въехав во двор, он не увидел ни одного германского солдата: авангард еще не подошел. Тем не менее он, не колеблясь, «забарабанил по воротам», которые открылись, и ему осталось лишь принять капитуляцию от бельгийских солдат, находившихся внутри крепости. Людендорфу было 49 лет, вдвое больше, чем Наполеону в 1793 году, но Льеж оказался его Тулоном.
