Унижение, перенесенное армией после хвастливой риторики сводок и прокламаций, рухнувшие надежды, лелеемые военными сорок четыре года, не могли сравниться со страданиями местного населения, подвергнувшегося жестоким репрессиям. Власти, получив доносы немецких граждан, учинили расправу над теми, кто проявил слишком большой энтузиазм при встрече французов. Отступивший VII корпус находился в 10 милях от Бельфора. В главном штабе с новой силой разгорелась вражда между фронтовыми и штабными офицерами. Окончательно убедившись в отсутствии «порыва» у Бонно, Жоффр принялся «рубить головы», чем особенно славился весь период его командования. Генерал Бонно стал первым из limogés — отстраненных от командования офицеров стали называть «лиможами», потому что их отсылали в Лимож, где они получали направления для прохождения дальнейшей службы в тылу. Жоффр сместил также командира 8-й кавалерийской дивизии и еще одного дивизионного генерала, обвинив их в «некомпетентности».
Упрямо придерживаясь первоначального плана освободить Эльзас и приковать силы немцев к этому фронту и не обращая никакого внимания на сообщения из Бельгии, Жоффр добавил VII корпусу одну регулярную дивизию и три дивизии резервистов, создав специальную эльзасскую армию, которая должна была возобновить наступление на правом фланге. Командовать ею назначили генерала По, вызванного из отставки. Пока эта армия сосредоточивалась, на всех других фронтах положение резко обострилось. 14 августа, когда генерал По должен был двинуть свою армию вперед, над Бельфором заметили тридцать аистов, летящих на юг, — они покидали Эльзас на два месяца раньше обычного.
Народ Франции еще не догадывался о случившемся. Главный штаб достиг вершин мастерства, составляя туманные и совершенно непонятные для широкой публики сводки. Жоффр придерживался твердого принципа — штатские ничего не должны знать. На фронт не пустили ни одного журналиста; в военных сообщениях запрещалось указывать фамилии генералов, имена погибших или раненых и номера полков. Чтобы враг не смог воспользоваться полезной информацией, главный штаб позаимствовал у японцев принцип: вести войну «молчаливо и анонимно». Франция была разделена на тыловую и военную зоны, в последней диктатором являлся Жоффр. Не только простые граждане, но даже сам президент страны, не говоря уже о презираемых депутатах, не могли появиться в военной зоне без его специального разрешения. Именно он, а не президент Франции поставил подпись под прокламацией с обращением к народу Эльзаса.
Министры, протестуя, говорили, что знают о передвижениях германской армии больше, чем о маневрах французской. Даже Пуанкаре, которому Жоффр, считая себя независимым от военного министра, направлял доклады о положении на фронтах, жаловался, что ему ничего не сообщают о неудачах французской армии. Однажды, когда президент готовился посетить части 3-й армии, Жоффр дал «строгие указания» их командирам «не обсуждать с президентом никаких вопросов стратегии или внешней политики». «О беседах с ним следует представить доклад». Всем генералам запрещалось объяснять членам правительства суть тех или иных военных операций. «В докладах, которые я посылаю наверх, — говорил Жоффр подчиненным, — я никогда не сообщаю о целях текущих операций или моих намерениях».
Очень скоро под давлением общественного мнения эта система рухнула. Однако в августе, когда сметались границы, захватывались целые страны, армии совершали броски на огромные расстояния, а земля от Сербии до Бельгии сотрясалась от грохота орудий, плохие новости с фронтов действительно были редкостью. Несмотря на тысячу ревностных хроникеров, понять весь смысл происходящих в тот месяц исторических событий было нелегко. Генерал Галлиени, в штатском, обедал 9 августа вместе с другом в маленьком парижском кафе, и вдруг он услышал, как за соседним столиком редактор газеты «Тан» сказал своему приятелю: «Могу сообщить тебе, что генерал Галлиени с 30 000 солдат час назад вошел в Кольмар». Наклонившись к своему собеседнику, Галлиени тихо произнес: «Вот так пишется история».
Пока немцы под Льежем ждали осадные пушки, пока мир восхищался продолжавшимся сопротивлением фортов, а лондонская «Дейли мейл» цитировала единодушное мнение авторитетов, что форты «никогда не будут взяты», пока продолжалось наращивание армий, отдельные умы в глубокой тревоге гадали, какую именно стратегию изберут немцы. Одним из них был Галлиени. «Что же готовится на германском фронте? — спрашивал он с беспокойством. — Что кроется за массовой концентрацией войск под Льежем? От этих немцев всегда можно ожидать чего-нибудь огромного».
Ответ на этот вопрос должна была дать посланная под Льеж французская кавалерия под командованием генерала Сорде. Натиск кирасир оказался таким стремительным, что они быстро ушли слишком далеко вперед. Французы пересекли 6 августа границу Бельгии и двинулись вдоль Мааса, чтобы собрать сведения о численности и цели сосредоточения германских армий. Делая в день около 40 миль, они за три дня покрыли 110 миль и вскоре, миновав Нефшато, оказались в 9 милях от Льежа. Кавалеристы во время остановок не спешивались и не расседлывали коней, которые стали выбиваться из сил, не выдерживая бешеного темпа. После дневного отдыха кавалерия продолжила разведку в Арденнах и к западу от Мааса, почти достигнув Шарлеруа. Очень скоро французы поняли, что противник крупными силами форсировал Маас. Скопления войск на германской стороне границы активно прикрывала германская кавалерия. Французам так и не удалось провести лихую кавалерийскую атаку, которой всегда по традиции начинались войны. Хотя дальше к северу, в районе Лувена и Брюсселя, где шло немецкое наступление, германская кавалерия прибегала к стремительным сабельным ударам, здесь она избегала прямых стычек и создала мощный непробиваемый заслон, поддерживаемый батальонами самокатчиков и отрядами егерей на автомобилях. Атаки французов сдерживались пулеметным огнем.
Это обескураживало. Кавалеристы обеих сторон все еще верили в силу обнаженного клинка, в arme blanche, «белое оружие», несмотря на опыт гражданской войны в Америке, когда генерал-конфедерат Морган, используя своих спешенных конников как пехоту, часто восклицал: «Эй, ребята, опять показались эти дураки с саблями! А ну-ка задайте им жару!» Во время русско-японской войны английский военный наблюдатель, в будущем генерал сэр Иэн Гамильтон сказал: единственное, на что способна кавалерия перед лицом пулеметных гнезд, — варить рис для пехотинцев. Это замечание заставило военное министерство недоумевать: не повредился ли умом наблюдатель после стольких месяцев пребывания на Востоке? Когда Макс Гофман, еще один будущий генерал, который также в качестве наблюдателя находился на русско-японском фронте, пришел примерно к такому же выводу о траншеях и пулеметах как важнейшем оборонительном факторе, генерал Мольтке заявил: «Никогда еще не было таких полоумных способов ведения войны!»
В 1914 году применение немцами пулеметов и отказ от кавалерийских атак оказались очень эффективным методом прикрытия войск. Донесения Сорде об отсутствии больших скоплений германских частей, готовых ринуться на левый фланг французов, еще больше убедили главный штаб в верности предварительных расчетов. Однако король Альберт и генерал Ланрезак, войска которых стояли на пути противника, намного яснее представляли себе контуры германской стратегии охвата. Такого же мнения придерживался и генерал Фурнье, комендант французской крепости Мобеж. Он сообщил в главный штаб, что 7 августа германская кавалерия вошла в Юи на Маасе и что по имеющимся у него сведениям эти части прикрывают продвижение пяти или шести корпусов. По всей вероятности, немцы решили переправиться через Маас в Юи, потому что там находился единственный мост между Льежем и Намюром. Мобеж, предупреждал комендант, не сдержит продвижения такой массы войск. Главному штабу донесение о пяти-шести вражеских корпусах показалось вымыслом перепуганного пораженца. Как считал в августе Жоффр, чтобы добиться успеха, нужно прежде всего вырвать с корнем слабодушие и трусость, поэтому он немедленно отстранил Фурнье от командования. Позднее, после проведения расследования, главный штаб отменил этот приказ. Тем временем выяснилось, что для укрепления обороны Мобежа потребуется по меньшей мере две недели.
