Будь на месте снайпера обычный автоматчик, он бы успел развернуть свой короткий МП и врезать очередь. С трех метров не промахнешься. Но снайперская винтовка, способная уложить свою жертву на километр, не лучшее оружие в тесном коридоре.
Я наконец бросил «лимонку», а снайпер развернул ствол в мою сторону. Успел он выстрелить или нет, не знаю. Граната, рванувшая совсем рядом, оглушила меня. Но пальцы заученными движениями уже выдергивали кольцо РГ-42. Я бросил подряд три или четыре гранаты, задохнулся дымом и откатился в сторону.
Пока откашливался, как сквозь вату, доносились приглушенные взрывы «эргэшек», которые размеренно кидал Матвей Осин. Внутри что-то горело, все было заполнено дымом. Бойцы прыгали с метрового уступа друг за другом. Теперь была их очередь. Внутри рванули еще две-три гранаты, потом послышались крики, отстучала и захлебнулась автоматная очередь, ударили несколько винтовочных выстрелов.
Мы с Матвеем тоже спрыгнули вниз. Снайпер лежал бесформенной грудой, изорванный осколками нескольких гранат. МГ-42 стоял на покосившейся треноге, рядом пытался подняться тяжелораненый пулеметчик. Матвей ударил его сапогом. Один из наших бойцов сидел, привалившись к стене, зажимая ладонями живот, изо рта текла кровь.
В помещении, где размещался пульт и рубильники, бойцы прикладами дрались с тремя или четырьмя немцами. Стрелять было нельзя, могли попасть в своего. Я кинулся дальше, где тоже слышался шум. Мелкий боец по прозвищу Стрючок, по-деревенски жилистый, сумел сбить немца с ног и молотил его по каске и лицу гранатой.
– Взорвешься!
Стрючок обернулся, а немец, окровавленный, с расплющенным носом, вдруг цепко схватил его за горло. Я выстрелил в каску. Немецкая каска добротная, не чета нашей жестянке, но автоматные пули пробивали ее насквозь, вместе с головой. Стрючок, обожженный струей пламени, бившей из отверстий кожуха, вскрикнув, отпрыгнул в сторону.
– Выжгли! Глазоньки выжгли…
Да, так он и кричал: «Глазоньки!» Я быстро оглядел его и убедился, что обожжены только ухо и щека.
– Вставай, Стрючок. Ничего страшного, до свадьбы доживешь. Ну, быстрее!
Перешагнул через мертвое тело одного из бойцов, лежавшего с обломком винтовки. За поворотом стоял на сошках еще один пулемет. Трое бойцов, лихорадочно передергивая затворы, добивали сбившихся в кучку оглушенных, окровавленных немцев.
Фрицы что-то кричали. Слышал я еще плохо, но картина закрывающихся ладонями от пуль израненных немцев врезалась в память надолго. Жалость? Может, она и мелькала через много лет после войны, но тогда, в бою, этого слова никто не знал. Нас безжалостно расстреливали из пулеметов, уложив половину на площади перед заводом. Немцы сопротивлялись и здесь, а сейчас говорить о пощаде было поздно.
Рядом стрелял из своего автомата Осин. Через полминуты все было кончено. Я вспомнил про двоих пулеметчиков внизу, под туннелем, и заглянул через щель в полу. Оба лежали, успев пробежать десяток шагов. Кто-то из штрафников уже возился с пулеметом.
– Матвей, ты живой?
– Жив…
Помещение растворного узла напоминало бойню. Трупы, лужи и брызги крови на полу и на стенах. Я наступил на оторванную кисть руки и едва не упал. Меня шатало, а из правого уха текло что-то теплое. Кровь.
Мы потеряли двух бойцов убитыми, почти все остальные были ранены. Большинство – легко. Но вскоре умер получивший очередь в упор молодой парень-хохол. Мы отнесли его к двоим мертвым.
Капитан Тимарь вместе с комбатом пехотного полка поднялись ко мне. Убедились, что позиция очень выгодная. Матвей Осин стрелял из уцелевшего МГ. Вели огонь из автоматов трое-четверо бойцов, оттесняя немцев к западной части завода. Но держались фрицы крепко, цепляясь за каждое укрытие. Атаки наших штрафников и пехотинцев были пока безрезультатными. Комбат из молодых-ранних приказал поднять на площадку два станковых «максима».
– Отсюда мы им врежем!
Врезали. Пулеметчики открыли огонь, не жалея патронов. На немецких позициях началось шевеление, в нашу сторону полетели пули и снаряды зенитной 37-миллиметровки. Зенитку вскоре разбили минометами, да и мелкие ее снаряды стены не брали.
Началась немецкая атака вдоль железнодорожной линии. Тимарь приказал мне собрать уцелевших бойцов и отбить прорывающихся фрицев. На бетонном узле хозяйничал лейтенант, командир пулеметного взвода. Он втащил наверх еще один «максим», и немцев непрерывным огнем зажали в бетонные норы.
Но что-то мне подсказывало, что комбат слишком увлекся обстрелом. Не такое уж мощное это сооружение, да и торчит, как столб. С нашей стороны взять его было трудновато, мешали остатки зданий. Немцам будет легче. Три пулемета, бьющих сверху, они не оставят в покое. Прикатит самоходка с калибром 88 миллиметров и раздолбает узел.
Но моего мнения никто не спрашивал. Я собрал уцелевших из группы людей, прихватили трофейный МГ и спустились вниз. Остатки моего и второго взводов уже выбили немцев из двухэтажки и ждали нас. Обнялись с Петей Фалиным. Замполит Зенович, избегавший всяких вольностей, просто пожал руку и сказал, что я молодец.
Как быстро тают в атаке люди! Сколько нас осталось из двухсот с лишним человек во 2-м и 3-м взводах? Человек семьдесят, вряд ли больше. Многие бойцы сменили винтовки на трофейные автоматы, запаслись гранатами. Почти все хлебнули трофейного рома и настроены были воинственно. Не успели поговорить, обменяться мнениями, как посыпались мины со стороны немецких позиций.
Потом началась контратака. Пулеметы у нас были только ручные, но хорошо помогли «максимы» из бетонного узла. Мы отбили одну и вторую контратаку. Патроны к автоматам кончились быстро, люди собирали трехлинейки и остатки патронов к ним. Не густо! У меня оставался неполный магазин к ППШ и пистолет с запасной обоймой.
Замполит Зенович, возбужденный, улыбающийся (таким я его видел редко – чему улыбаться?), сбегал и притащил с двумя бойцами ящик патронов и ящик гранат. Подмигнув, сказал, что Тимарь обещал прислать обед и еще боеприпасов.
Взвод Фалина остался в двухэтажке, а мы с Зеновичем и остатками нашего взвода закрепились за насыпью и среди перевернутых платформ. Сверху нас прикрывали «максимы» пехотного полка, но с оружием и боеприпасами было не густо. Имелся трофейный МГ-42 и наш «Дегтярев», гранат тоже оставалось в обрез.
Настроение поднял сержант Коля Федосеев. Он привел свое отделение (человек двенадцать), которое я считал погибшим. Теперь взвод насчитывал сорок с лишним бойцов. Бывший лейтенант по дороге нашел небольшой склад, принес патронов для трофейного оружия, консервов и спирта. Спирт я приказал придержать. Во взводе и так было достаточно выпивших.
Снова собирали разбросанные автоматы и магазины к ним. В ближнем бою среди лабиринтов развалин они были более эффективны, чем винтовки. Федосеев рассказал, что везде лежит много погибших. И наших из роты, и бойцов из стрелкового полка. Явился старшина с двумя помощниками, нагруженные, как ишаки, боеприпасами и бачками с едой.
