Книга "Штрафники, в огонь!" Штурмовая рота, страница 28. Автор книги Владимир Першанин

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «"Штрафники, в огонь!" Штурмовая рота»

Cтраница 28

Мы атаковали уже без поддержки танков средь бела дня. Наверняка меня спас Риккерт. Капитан оставил для поддержки станковый пулемет Горюнова и меня.

– Бейте по пулеметам. Пулеметы, поняли?

А сам достал свисток. В другой руке он держал автомат. Рота бежала молча. Вдруг поднялся и побежал следом перевязанный танкист. Он, единственный, что-то кричал и бежал вперед без оружия, размахивая кулаками. К двум-трем немецким пулеметам, которые вели непрерывный огонь, присоединились еще несколько.

В этот день я нагляделся смертей больше, чем за все мое пребывание на фронте. Вдруг упал командир роты, Риккерт. Попытался встать. Вокруг него плясали фонтанчики пуль. Ординарец свалился рядом. Тоже хотел подняться, но осел на вытянутых руках.

– Ротного убили! Убили…

Я подбежал к Риккерту. Его плотно затянутая портупеей шинель была сплошь излохмачена пулями. Кто-то доставал документы. А команды отдавал уже младший лейтенант Шишкин. Злой, насупленный, в своей старой исцарапанной каске.

– Вперед, не останавливаться!

Я стрелял по пулеметным вспышкам. У меня был свой запас патронов, аккуратно протертых, разложенных отдельно: бронебойные, зажигательные, обычные. Я расстрелял их за полчаса и выгреб подсумок у одного из убитых. Потом разжился патронами у пулеметчиков.

Помню, уже во второй половине дня, мы с Абдуловым, Семеном и другими бойцами перебирались через немецкую траншею. Ее накрыли авиабомбами и тяжелыми снарядами. В траншее лежало много немецких трупов. Некоторые без видимых повреждений. Я попытался расстегнуть ремень у одного из немцев и снять кинжал в хороших ножнах. Тело подалось под моими руками, как мешок, наполненный чем-то вязким. Все внутренности, кости были перемолоты, как мясорубкой, силой чудовищных толчков. Наверное, здесь рвались бомбы-пяти-сотки или двухсотмиллиметровые гаубичные снаряды. Стало жутко, и я, отшатнувшись, полез из траншеи.

Потом убили Асхата Абдулова. Моего друга. Хорошего, надежного парня, оставившего в Чистополе семью и детей. Асхат тоже попал под пулеметную очередь. Пробитый целой строчкой, в дымившейся телогрейке, он упорно не хотел умирать. Когда расстегнули телогрейку, увидели, что из пулевых отверстий на груди толчками выбивается кровь, а под спиной натекла целая черная лужа. Мы перевязали его уже мертвого. Документы и две медали «За боевые заслуги» забрал Семен.

– Меня эти сволочи не скоро убьют! – заявил он. – Троих детей на ноги ставить, да еще четвертого сам сделаю.

Я думал, что после всего увиденного мне кусок в горло не полезет. Но вместе с другими я жевал сухой паек, рассчитанный на живых и мертвых: черствый хлеб, тушенку, селедку, сахар, запивая водой из помятого ведра, пахнущего бензином. Кто-то рассуждал, что лучше идти в бой с пустыми кишками. А с полными, если пуля угодит – каюк! Спросили мнение у старшины, авторитета в вопросах харчей.

– Жрите, пока есть что. А на ужин не надейтесь… да и на завтрак тоже. Тылы отстали. – Он пригляделся к оживленно шушукающимся двум бойцам. – Хорошо приняли?

Те весело отмахнулись. Пили водку в наступлении почти все. И на убитых, еще не списанных, «наркомовские» получали, и трофеи имелись: шнапс, красное вино в длинных черных бутылках, кисло-сладкое, приятное на вкус.

– Наркомовские, для крепкого удара, – заплетающимся языком объявил один.

– Ну-ну, лакайте, – сплюнул старшина. – Вот долго ли пьяные проживете!

Водка в наступлении была бедой. Кто не знал меры, лезли напролом и гибли. И командиры часто смотрели на пьяных сквозь пальцы. Я тогда об этом сильно не задумывался – пил очень немного. Но и командиров как осуждать, если без водки в атаку не поднимешь? Хоть и шла война без малого три года, а техники и снарядов не хватало. Весной сорок четвертого мы еще в лоб на ура лезли. Убитых только взводные да ротные считали, передавая сводки. Правда или нет, но по слухам, с командиров за большие потери не взыскивали. Лишь бы вперед шли и приказы выполняли. Маршевые роты и батальоны день и ночь шли к передовой, заменяя убитых.

Помню еще, что когда мы обедали, мимо прошла группа крестьян: две женщины с детьми, дряхлая старуха с клюкой, дед в полушубке. Следом бежала собачонка. На тележке были навалены тряпки, закопченные чугунки и всякая рухлядь. Почти все несли за спиной котомки. Мимо нас они прошли молча, лишь мельком глянув. И во взглядах почудилась мне неприкрытая неприязнь, может, и ненависть. Освободители подкрепляются, а они, потеряв дома, все нажитое, бредут неизвестно куда.

Их окликнули, и маленькая собачонка, поджав хвост, спряталась за спины беженцев. Помню, что сунули им буханку хлеба, несколько селедок (тушенки было мало), а детям отдали сахар. Кто поклонился, кто сказал «спасибо», дети захрустели сахаром, и группа двинулась дальше. Какие-то куски бросили собачонке.

– Хоть бы «спасибо» сказали, – проговорил один из бойцов.

– За какой хрен? – разозлился Семен. – Что они три года под немцем жили, а сейчас в норах да без жратвы сидеть будут. Освободитель!

Во многом Семен с его постоянной злостью был не прав. Сколько сегодня с утра людей погибло. Но и обещанная победоносная война «малой кровью» на вражеской земле» не получалась. Три года воюем, а еще половина Украины под немцем, Белоруссия, Прибалтика, Молдавия…

Апрельские ожесточенные бои продолжались. И в газетах и на политинформациях мелькали названия: Винница, Тарновицы, Чернополь… Мы наступали. Но с какими потерями! Шли вслед за танками, буквально по трупам наших и немецких солдат. Наших лежало гораздо больше. Апрельское солнце быстро разлагало тела. Порой было просто невозможно дышать. Однажды мы хотели обойти поле, сплошь покрытое раздутыми трупами. Негде было ступить. Шишкин просил комбата обойти поле стороной. Тот ответил коротко:

– Там мины. Шагайте напрямик.

Осунулся и как-то попроще стал наш комбат Орлов. Рядом с ним осколками снаряда срезало наповал замполита, адъютанта, а он уцелел, но заметно сник. Красивую Люду, подругу-телефонистку, по слухам, забрало вышестоящее начальство. Говорят, ушла она от него молча, собрав вещмешок, и даже оттолкнула, когда тот хотел обнять на прощание. Да бог с ней, с Людой! Как передать тягостное жуткое ощущение, когда шагаешь, продавливаешь по голень сгнившие шинели, гимнастерки и тонешь в вязком месиве, которое было человеческими телами. По трупам ведь шли.

Переправляясь через разлившуюся степную речку, потеряли треть роты, в которой и без того человек сорок оставалось. Осколком перебило ногу Семену. Шестое ранение! Перевязали, наложили шину и отправили в тыл. Смурной и вредный по характеру, морщинистый худой мужик, выглядевший намного старше своих лет, подарил мне трофейный складной нож. По впалым щекам стекала слеза.

– Прощевайте, ребята!

Он не скрывал, что рад уйти из этой мясорубки, пусть даже с перебитой ногой. Как минимум месяца два госпиталя, а хромого, может, в пехоту и не пошлют. Глядишь, оставят в тылу обозным. С лошадьми Семен умел хорошо обращаться.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация