– Вот именно. Важна надежда. Это важнейшая составляющая веры. Дай людям варенье сегодня, они сядут и съедят его. А если пообещать, что дашь им варенье когда-нибудь завтра, в тебя будут верить вечно.
– ТО ЕСТЬ ТЫ ХОЧЕШЬ СКАЗАТЬ, ИМЕННО ПОЭТОМУ БЕДНЫЕ ПОЛУЧАЮТ ДЕШЕВЫЕ ПОДАРКИ, А БОГАТЫЕ – ДОРОГИЕ?
– Ага, – кивнул Альберт. – В этом и заключается смысл страшдества.
– НО САНТА-ХРЯКУС – ЭТО Я! – вдруг выкрикнул Смерть и тут же замолчал, несколько смущенный. – ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ, НА ДАННЫЙ МОМЕНТ.
– Какая разница. – Альберт пожал плечами. – Помню, в детстве, я присмотрел себе в витрине огромную лошадь. В качестве подарка на страшдество. – Он невесело улыбнулся, погрузившись в воспоминания. – Как-то раз я провел у той витрины очень много времени, а погода была холодной, как благотворительность. Я несколько часов стоял, прижавшись носом к стеклу… пока мои вопли не услышали и не облили мой нос горячей водой. А потом я увидел, как мою лошадь убирают с витрины, потому что кто-то ее купил, и на мгновение мне показалось, будто бы ее купили мне. О, как я мечтал о той лошади! Она была бело-красной, с настоящим седлом и сбруей. И на ней можно было качаться. Я был готов убить за эту лошадь. – Альберт снова пожал плечами. – Шансов, конечно, не было никаких. У нас ведь даже горшка не было, чтобы писать, а прежде, чем жевать хлеб, следовало на него поплевать, чтобы он немножко размок.
– ПРОСВЕТИ МЕНЯ. ЭТО ОЧЕНЬ ВАЖНО: ИМЕТЬ ГОРШОК, В КОТОРЫЙ МОЖНО БЫЛО БЫ ПИСАТЬ?
– Так просто принято говорить, хозяин. Это значит, что ты беден как церковная мышь.
– А ЦЕРКОВНЫЕ МЫШИ БЕДНЫ?
– Ну… да.
– НО НЕ БЕДНЕЕ ЖЕ ДРУГИХ МЫШЕЙ? КРОМЕ ТОГО, В ЦЕРКВАХ МНОГО СВЕЧЕЙ И ПРОЧИХ ВСЯКИХ ВКУСНОСТЕЙ. С МЫШИНОЙ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ, РАЗУМЕЕТСЯ.
– Это тоже поговорка, хозяин. Не нужно искать здравый смысл в этих словах.
– О, ПОНЯТНО. ПРОДОЛЖАЙ.
– Конечно, я, как положено, повесил чулок в канун страшдества. И знаешь что? Наш папа положил туда деревянную лошадку, которую вырезал собственными руками…
– А, – догадался Смерть. – И ОНА СТАЛА ТЕБЕ ДОРОЖЕ САМЫХ ДОРОГИХ ИГРУШЕК В МИРЕ, ДА?
Альберт уставился на него пронзительным взглядом.
– Ничего подобного! Тогда я мог думать только о той лошади из витрины.
Смерть был очень удивлен.
– НО НАСКОЛЬКО ПРИЯТНЕЕ ПОЛУЧИТЬ ИГРУШКУ, ВЫРЕЗАННУЮ…
– Это только взрослые так думают, – перебил его Альберт. – Всякий семилетний ребенок – это эгоистичный мелкий гаденыш. Да и все равно тем же вечером за ужином папа напился и наступил на нее.
– ЗА УЖИНОМ?
– Да, кажется, у нас было немного топленого свиного жира, который мы намазывали на хлеб…
– Я ПОНИМАЮ ТЕБЯ, ОДНАКО ДУХ СТРАШДЕСТВА…
Альберт вздохнул.
– Как угодно, хозяин. Как угодно. Смерть явно смутился.
– НО ЕСЛИ БЫ САНТА-ХРЯКУС ВСЕ-ТАКИ ПРИНЕС ТЕБЕ ТУ САМУЮ ПРЕКРАСНУЮ ЛОШАДЬ…
– Папа немедленно обменял бы ее на пару бутылок.
– СЕГОДНЯ НОЧЬЮ МЫ ПОБЫВАЛИ ВО МНОГИХ ДОМАХ. У ОДНИХ ДЕТЕЙ БЫЛО МНОГО ИГРУШЕК, И МЫ ПОДАРИЛИ ИМ ЕЩЕ. А У ДРУГИХ ДЕТИШЕК ПРАКТИЧЕСКИ НИЧЕГО НЕ БЫЛО…
– В то время мы были готовы на все, лишь бы получить это самое практически ничего, – сказал Альберт.
– НУЖНО РАДОВАТЬСЯ ТОМУ, ЧТО ИМЕЕШЬ, ТЫ К ЭТОМУ ВЕДЕШЬ?
– Примерно так, хозяин. Девиз всякого бога. Не давай слишком много, пусть радуются тому, что имеют. Варенье – завтра, понимаешь?
– НО ЭТО НЕПРАВИЛЬНО! – воскликнул Смерть. – ВЕРНЕЕ, РАДОВАТЬСЯ ТОМУ, ЧТО ИМЕЕШЬ, – ЭТО ОЧЕНЬ ДАЖЕ ПРАВИЛЬНО. НО ДЛЯ ЭТОГО НУЖНО ВСЕ-ТАКИ ХОТЯ БЫ ЧТО-ТО ИМЕТЬ. А КАКОЙ СМЫСЛ РАДОВАТЬСЯ ТОМУ, ЧТО НЕ ИМЕЕШЬ НИЧЕГО?
Смерть залез в такие глубины социальной философии, в которые Альберт даже не осмеливался заплывать.
– Не знаю, – наконец признался он. – Но некоторые люди могли бы ответить, что у них есть луна и звезды.
– А ДОКУМЕНТЫ НА ВЛАДЕНИЕ ВСЕМ ЭТИМ У НИХ ТОЖЕ ЕСТЬ?
– Я знаю одно: если бы отец поймал нас с мешком дорогих игрушек, мы немедленно получили бы по ушам за то, что их украли.
– ЭТО… НЕСПРАВЕДЛИВО.
– Такова жизнь, хозяин.
– НО Я – НЕ ЖИЗНЬ.
– Я имею в виду, так должно быть, хозяин.
– НЕТ. ТЫ ИМЕЕШЬ В ВИДУ, ТАК БЫВАЕТ.
Альберт прислонился к печи и скрутил одну из своих ужасных тонких самокруток. Пусть хозяин сам во всем разбирается. Как обычно и происходило. Взять, например, скрипку. Три дня кряду он пилил на ней и рвал струны, а потом вообще перестал брать в руки. В этом и заключались все беды: хозяин абсолютно всегда вел себя одинаково. Если ему в голову втемяшивалась какая-нибудь идея, оставалось лишь ждать, когда эта самая идея снова улетучится.
Он думал, страшдество – это сливовый пудинг, капелька бренди и «хо-хо-хо», но был жестоко разочарован. Однако разум его не мог игнорировать все то, что вокруг. Поэтому Смерть мучился.
– СТРАШДЕСТВО… – медленно проговорил Смерть. – А ЛЮДИ УМИРАЮТ НА УЛИЦАХ. КТО-ТО ПРАЗДНУЕТ В ЯРКО ОСВЕЩЕННЫХ ДОМАХ, А У ДРУГИХ И ВОВСЕ НЕТ ДОМА. РАЗВЕ ЭТО СПРАВЕДЛИВО?
– Ну, тут все очень и очень непросто… – начал было Альберт.
– У КРЕСТЬЯНИНА ЕСТЬ ЛИШЬ ГОРСТКА БОБОВ, А У КОРОЛЯ ВСЕГО СТОЛЬКО, ЧТО ОН МОЖЕТ ОСЧАСТЛИВИТЬ СОТНИ, ТЫСЯЧИ БЕДНЯКОВ. РАЗВЕ ЭТО СПРАВЕДЛИВО?
– Конечно нет, но если все отдать крестьянину, через год или два он станет задирать нос так же, как и король… – попытался высказаться Альберт, придерживающийся собственного мнения о человеческой природе.
– ПОРОЧНОСТЬ И ДОБРОДЕТЕЛЬ? – спросил Смерть. – КАК ЛЕГКО БЫТЬ ДОБРОДЕТЕЛЬНЫМ, КОГДА ТЫ БОГАТ. РАЗВЕ ЭТО СПРАВЕДЛИВО?
Альберт хотел возразить. Хотел сказать: «Правда? Почему в таком случае среди богатых столько сволочей? Кстати, бедность не подразумевает под собой порочность. Мы были бедными, но честными людьми. Хотя… больше глупыми, чем честными. Но и честными тоже».
Тем не менее он не стал спорить. У хозяина было неподходящее для споров настроение. Он всегда делал то, что следовало делать.
– Хозяин, ты сам говорил: мы занимаемся этим только для того, чтобы к людям вернулась вера… – начал было Альберт, но замолчал. И начал снова: – Если уж говорить о справедливости, хозяин, то ты сам…
– Я ОДИНАКОВО ОТНОШУСЬ И К БЕДНЫМ, И К БОГАТЫМ, – перебил его Смерть. – НО СЕЙЧАС НЕ ВРЕМЯ ДЛЯ ПЕЧАЛИ. СЕГОДНЯ НУЖНО ВЕСЕЛИТЬСЯ. – Он завернулся в красный тулуп. – И ЗАНИМАТЬСЯ ВСЕМ ПРОЧИМ, ЧТО ПРИЛАГАЕТСЯ К СТРАШДЕСТВУ.
– Лезвия нет, – непонимающе покачал головой о боже. – Есть только рукоять.
Сьюзен отошла в сторонку от света и взмахнула рукой. Искрящаяся синяя линия мелькнула в воздухе, на мгновение оттенив лезвие – такое тонкое, что его почти не было видно.
