Высокий, лицо сосредоточенное, но, должно быть, бабий баловень. Хорошим человеком до войны называли, а теперь – прислужник фашистский, гад.
Герасим Семенович вел карателей партизанской тропой. Тропа уперлась в просеку. Просекой шли километра два, потом краем болота, березником, посадками сосны и вступили в корабельный бор.
Поднялись на взгорье. Герасим Семенович сел на корневище великана лиственницы, сказал Ростовскому:
– Пусть разведку высылают!
– Это оно, волчье логово? – занервничал переводчик.
– Отсюда до базы меньше километра! – И самому тревожно стало: ушли – не ушли? Сила у немцев немалая. Все с автоматами. На вьючных лошадях минометы, пулеметы. К бою изготовились в считаные минуты.
Первыми пошли полицаи.
В каждой группе по семи человек. В обхват.
Немцы – следом, цепью.
Гуттенберг, узнав, что до базы около километра, поднял свой штаб, двинулись, ведомые Герасимом Семеновичем, красивой грядой.
Красота природы к войне неприложима. Лес великанов сосен, дали богатырские. Что слева, что справа. Снова втянулись в чащобу, и тут грохнуло и еще раз грохнуло.
Ударили автоматы, но майор определил: сработали мины.
Выдвинулись саперы.
Еще был взрыв, но через полчаса полицаи заняли партизанский лагерь.
Нашли котел со щами, с горячими.
Выходило – партизаны бежали совсем недавно. Два полицая убиты, подорвались. Осколками ранены четверо немецких солдат.
Гуттенберг отдал приказ преследовать партизан. И – снова взрывы. Погибли трое немцев, трое полицаев получили ранения. В ярости майор обстрелял лес из минометов и приказал отходить.
Вдруг оказалось: кто напал, тот и в ловушке. Миной разворотило брюхо лошади, покорежило миномет. Кого-то убило, кого-то ранило. Ни единого партизана не видели, а войны нахлебались.
Герасим Семенович был при переводчике. Цепким глазом охотника углядел растяжку, схватил Ростовского за руку.
Мину обезвредили. Вернулись в Думлово. На одной машине отправили раненых. Захлопывая за собой дверцу «опеля», майор показал на крайний дом:
– Нидербреннен!
[11]
Но немцы подожгли сеновал.
Прибежали мужики, женщины, бревна сарая раскатали. Огонь чуть подпалил стену жилого дома, сгорело несколько тесовых досок крыши и куры. Корову немцы из сарая выпустили.
В тот же день трудами старосты и односельчан на крыше поменяли обугленные доски, сарай собрали, сеном поделились.
Дома Герасим Семенович показал жене и дочери нежданную награду: портсигар.
– Переводчик пожаловал. Говорит: серебро очень старое… Правду сказать, я ноги ему спас, а может, и саму жизнь. На мину чуть было не напоролся. Партизаны стрельбы не поднимали. Не хотели своих бойцов терять.
И радостно засмеялся.
– А ведь мы теперь с керосином.
Лиза кинулась обнимать отца:
– Папа! Ты же теперь Сусаниным работаешь! Па-а-а-па!
Час правды
В Сукремли, в доме Виктора Фомина – вернее, в его погребе возле деревянного сарая, где хранили картошку, капусту, свеклу и соленья, – партизаны устроили тайник.
Люди из леса приносили в сарай очередную листовку, а забирали ее Шумавцов или Толя Апатьев.
Алеша знал Димку Фомина, в одной команде играли. Виктор был однофамилец, рабочий чугунолитейного завода. Шумавцову адрес мстителя дал Посылкин.
Лицо у Виктора уж очень обыкновенное, но улыбнется – и совсем другой человек, кладезь радости.
Шумавцов пришел к Виктору третьего ноября. Немцы как раз готовили к отправке в Германию четыреста человек.
– Листовка нужная, к молодежи, – сказал Алеше Виктор. – Но это не все. Обещают прислать взрывчатку.
– К седьмому?
– Приказано не спешить, а сначала приглядеться.
– К железной дороге?
– К железнодорожному мосту возле Сукремли.
– Его взрывали!
Взрыв моста был первой партизанской диверсией, только проку в ней оказалось уж очень немного. Взрыв покорежил всего один пролет моста. Немцы пролет заделали за час, а за другой укрепили полотно дороги.
– Тебе, Алеша, приказано взорвать мост так, чтоб чинить его смысла не было.
Задание головоломное.
Шумавцов убрал листовки в потайной карман и отправился в церковь. Священник, отец Викторин, прилюдно пригласил его быть прихожанином. Значит, надо появиться в церкви.
Пришел в Казанский собор, а там праздник. Четвертого, оказывается, Казанская.
За стенами храма – война, немецкая неволя, а в храме островок России, народ празднует русские победы над врагами.
– Вы – соль земли! – говорил отец Викторин, протягивая руки к женщинам. – На ваших плечах дети, внуки, дом. Но это малая малость, потому что сегодня на ваших плечах – Россия. Ваша участь и ваш подвиг – жить и обязательно выжить. Спасти от гибели детей, стариков и самих себя. Будут живы дети – будет жив наш народ. Будут живы родители ваши, бабушки и дедушки – сохраним память о пережитом, о величии древнего нашего государства. Убережете себя – значит, и народ русский не исчезнет и не канет в небытие. Что такое народ? По слогам слово разделите. На-род. Это то, что можно народить, и вы, прекрасные и мудрые, труженицы безответные, хранители дома и любви, – нарожаете нашу, русскую силу!
Алеша слушал священника, затаив дыхание. Это – посильнее листовок. И это – суть борьбы, когда кругом тебя вооруженный враг.
Батюшка увидел Алешу. И теперь говорил ему. Люди это поняли, смотрели на паренька.
Конспирация по швам трещала, но это был урок науки о победе. Слова отца Викторина словно бы вылетали из отворенных Царских врат.
В словах огонь и еще что-то, прикасавшееся к сердцу.
– Давид, юноша годами, сказал огромному Голиафу: «Ты идешь против меня с мечом и копьем и щитом, а я иду против тебя во имя Господа Саваофа… И я убью тебя, и сниму с тебя голову…» А в Первой книге Маккавейской сказано: «Не от множества войска бывает победа на войне, но с неба приходит сила». Сказано кратко, но это – всем терпящим нашествие завет. – И улыбнулся батюшка, и засмеялся тихонечко. – Куда эта дивная сила придет сегодня? Да ведь на Русскую землю! К кому? Да ведь к народу нашему.
– Батюшка! Отец Викторин! – Женщины плакали, а отец Викторин поцеловал крест и благословил крестом паству.
Пошло какое-то движение, и Алеша увидел: женщины расступились и шепчут ему:
– Подходи! Ты – мужчина! Ты должен подойти первым!