– Человеческие. Полицай подорвался. Патруль.
У Шумавцова в глазах потемнело. Может, и враг погиб, может, такой же, как Дима Фомин… Русский человек.
Третью мину ставил Лясоцкий. Убило лошадь, оглобли из саней выдрало. В санях ехал волостной старшина Гуков. Контузило. Оглох на несколько дней.
На мине Шумавцова подорвался немецкий грузовик. Шофер был ранен осколками стекла. Разбросало из кузова сапоги. Несколько пар досталось жителям деревни.
В это же время сработали партизанские мины. Уничтожили легковую машину с офицером. Подпортили полотно железной дороги, сожгли цистерну с горючим. Ущерб невелик для германских войск, но командование Жиздринского участка фронта было озабочено. Воевать, имея у себя в тылу неведомо какие силы противника, все равно, что быть в окружении.
Айзенгут и Бенкендорф получили приказ: уничтожить партизан в их же логове.
Айзенгут начал с «чистки населения».
Немцы, по донесениям агентуры, а агентура-то – свои, русские, – принялись истреблять мужчин, вроде бы сочувствующих советской власти.
В Курганье каратели расстреляли семью – шесть человек – родственников партизана Володи Короткова, помощника командира разведки.
Горе горькое не обошло и семейство Ивановых.
В деревне Голосиловке каратели расстреляли дядю и двоюродного брата Дмитрия. За что, про что?
Партизаны остановили однажды веселого мужичка, прибаутками сыпал. Обыскали – под рубахой пистолет, в потайном кармашке два листа бумаги. На одном – список крестьян деревни Шупиловки, ненавидящих немцев, в другом листке – претенденты на расстрел из Манино, Усох, Буды.
Не дошел до своих хозяев веселый мужичок, а кто он таков, партизаны не стали выяснять.
Бой в Мосеевке
Герасим Семенович Зайцев, степенный и рачительный староста Думлова, через своего влиятельного союзника, майора графа Бенкендорфа, снова добывал керосин.
Разумеется, от чистой души, поднес коменданту изумительное масло, редкие для зимы яйца – куры неслись нечасто – и великолепного пудового гуся.
Кроме керосина Герасим Семенович увозил из Людинова достоверные сведения о готовящейся карательной экспедиции.
Этой новостью добытчик керосина прежде всего поделился со старшиной волости Гуковым, хотелось выяснить точную дату немецкого нашествия на партизанский лес.
Гуков не проговорился, но, скорее всего, не знал военной тайны.
– Как думаешь, очистит Бенкендорф наши леса от партизанской напасти? – Гуков, наехавший на мину, хоть и не прятался теперь по ночам от гостей, но и за жизнь свою пятака не давал.
– Ничегошеньки немцы не сделают с товарищами! – сказал Зайцев. – Снега-то какие!
– Метровые и боле! Боле!! – согласился Гуков. – По лесной целине пробиваться трудно.
– А ты про «Дятьковскую республику» слышал?
– Слышал! – горестно вздохнул волостной старшина. – От Дятькова до Рославля – советские законы… Беда в том, Герасим, что вся немецкая сила, окруженная под Сухиничами, полегла. У немцев и в Брянске нет резервов…
– Под Сухиничами! Потери под Москвой – вот где корень нынешней слабости германских войск.
– Зима – сорок градусов, а они в шинелишках, в сапожках холодных, – посочувствовал немцам Гуков.
Зайцев, однако ж, развеселился:
– Ты не горюй! Немцы партизан, конечно, не побьют, но пугнуть – пугнут.
– А если партизаны побьют немцев? – ужаснулся старшина.
– Такого быть не может! – утешил начальника Герасим Семенович. – У немцев – армия, а у партизан – работяги, партийцы, мальчишки.
– Скорей бы лето! – простонал Гуков.
Снега выпало так много – ели елочками выглядели. Бегать от немцев по таким снегам – испытание.
Золотухин и его штаб поставили задачу разведчикам Володи Короткова – не пустить немцев в лес. У Володи всего пятнадцать бойцов, но ему придали роту Ящерицына. Впрочем, по численности рота была не намного больше взвода.
Отряд двинулся к деревне Мосеевке.
Немцы воевали правильно, с утра. Ночью отдыхать надо.
На дворе февраль. Бело. Но рассвет неторопливый.
В девятом часу прибежал один из дозорных:
– Едут! На санях!
– Сколько? – спросил Коротков.
Дозорный руками развел:
– Уж очень растянулись. На километр. Двадцать саней насчитали, а конца обоза не видно.
– Сколько человек в санях?
– Полицаев по пятеро, немцев по четверо.
– Что я из тебя тяну! – рассердился командир. – Сколько полицаев, сколько немцев, какое у них оружие?
– Полицаев – подводы четыре или пять… Пулеметы видели, а что там дальше – пока не знаем.
– Занять позиции! – приказал Коротков.
Пулеметчик Миша Степичев и его второй номер, Горячкин, мальчишка совсем, забрались на крышу сарая.
Николай Маслов отправился на левый фланг, Сергей Пряхин – на правый. Огненной партизанской мощи – три пулемета.
На крышах высоких домов затаились два снайпера – Иван Вострухин да Тимофей Федоров. Винтовки у них с оптическим прицелом.
– Нога за ногу тащатся! – рассердился Вострухин. – Замерзнешь, ждамши.
Володя Коротков сказал им снизу:
– Приноравливайтесь! Обзор у вас есть! Стрелять по офицерам и унтерам.
Вернулась самая дальняя разведка:
– У немцев – тридцать две подводы. Пять пулеметов, четыре миномета.
Коротков подозвал Ящерицына:
– Прикажи своим ждать команды. Немцев надо уничтожать наверняка.
Пулеметчики договорились меж собой заранее: Маслов расстреливает сани, где минометы и пулеметы, Пряхин – выкашивает середину колонны, Степичев бьет по головным саням.
– У них полная рота с довеском! – нервничал Ящерицын. – А у нас – полсотни нет.
– Зато мы начинаем! – Короткову было весело. – Огонь!
Сердце солдата становится храбрым, когда враг устилает телами землю. На белом – черное дырами.
Румыны от свинцового дождя с трех сторон мчались бы наутек без оглядки. Немцы – воины. Немота внезапности была у них недолгой. Ударили пулеметы, пошли взрываться мины. Уже через десять минут атака развернулась по всем правилам военной науки.
Партизаны Астахов и Кирпичиков доложили Короткову:
– Немцы заходят в тыл!
Степичев перебрался с крыши на землю, но сарая не покидал. Защита от пуль, и уж очень место удобное.
Мины падали густо. Вспыхнула крыша, Коротков приказал отходить в лес, а сам в снег повалился. Осколок рёбра рассек.
