Примерил на Митьку.
– Годится! – решил Митька. – Как раз. Партизаны у меня всё выгребли. Как это у них называется?
– Конфисковали, – подсказал Сахаров.
– И мы конфискуем костюмчик. Так, дамочка-лейтенантша! Кто он у тебя? Покажи альбом!
Открыл. Глянул.
– Танкист! Окопы наши давит. Пушки наши сминает.
Ударил кулаком, целя в глаз. Женщина рухнула, но Сахаров ее подхватил, опустил на диван. Старший мальчик кинулся на Иванова.
– Ах ты моська! – Иванов пинком отворил дверь, швырнул мальчика на лестницу. Кубарем скатился.
Мать вскочила с дивана, но Сахаров заломил ей руку за спину. Иванов распорядился:
– Гаденышей отведи к ее сестре. Она через дом живет. А эту – в КПЗ.
Завернул костюм в скатерть и ушел.
Когда Хрычикову привели, старший следователь сначала ее изнасиловал, потом сам же бил кнутом.
– Это тебе за связь с партизанами.
На другой день снова порка. Бил Стулов. Старший следователь смотрел.
Передал заключенную полицаю Машурову:
– Яша, в этой камере партизаны твоих другарей из автоматов расстреляли. Поговори, Яша, с подружкой твоих обидчиков. Душевная, думаю, получится беседа.
Машуров бил кулаками, ногами. А как стемнело, женщину отпустили домой.
– Я бы тебя прикончил! – признался Иванов. – Комендант у нас сердобольный. Запомни своего спасителя: майор фон Бенкендорф. Детей твоих пожалел.
Непрошеные гости
Хрустальным мартовским вечером в дом под колокольней явились гости: инспектор Ступин и старший следователь Иванов.
Отец Викторин вечерню, утреню и обедню служил днем, вечером – комендантский час.
Ступин поставил посреди стола бутылку шнапса. Иванов, здороваясь с Ниной, попросил:
– Принеси две тарелки.
На одну положил великолепный бекон, на другую прямо из кармана насыпал шоколадных конфет.
Отец Викторин был озадачен, но молчал. Гостей пристыдила Полина Антоновна:
– Вы что – нехристи? Нынче Великая Среда, земные поклоны прекращены до Троицы, а вы – сало, водку!
– Промахнулись! – Ступин отнес шнапс в переднюю, спрятал в карман шинели. – Сало доброе, на Пасху покушаете… Мы согласны с Дмитрием Ивановичем на чаек.
– Чай подам! – сказала Полина Антоновна. – Но пост мы держим строго. К чаю – черные сухари.
Батюшка Викторин прочитал молитву, сел за стол.
– Отец Викторин, за какую сторону ты молишься? – спросил, улыбаясь, словно бы шуткуя, Ступин. – За тех, кто здесь, или за тех, кто – там?
– За всех батюшка молится! – отрезала Полина Антоновна. – Господь с Креста разбойника благословил.
– У немцев Пасха уже была, – сказал Ступин. – Как раз бои случились в лесу, а на нашу Пасху партизан, скорее всего, выкурят из Брынских чащоб. Получается, Христос немецкое оружие благословляет.
Нина принесла фарфоровый чайник, расставила чашки. Матушка на подносе подала сухарики и сахарин.
– А было когда-нибудь, – спросил Митька, – попы помолились – и вот она, победа?
– Было, – сказал Ступин. – И по-другому было: помолились, а враг стену развалил и всех верующих зарезал.
Отец Викторин намочил сухарь и теперь похрустывал.
– А ведь не хуже сала! – засмеялся Митька. Сухарики он грыз, и ему было вкусно, на Нину все поглядывал.
– Знаете, что я слышал? – спросил Ступин. – Хоть верьте, хоть не верьте! Сталин в кремлевских церквах молится.
– В соборах? – спросил отец Викторин.
– В тайных церквах, в самом Кремлевском дворце.
– О домашних царских церквах я читал когда-то у Забелина, – сказал отец Викторин. – Это не тайные, это внутренние церкви для семьи царя. Возможно, Сталин и бывает там, но кто это может знать?
– Один пленный командарм рассказал.
Батюшка пил чай и разговора не поддержал. Ступин обиделся:
– Батюшка, люди знают всё! От ангела или от черта – это, смотря, кто кому друг… Я вот слышал, что отец Викторин с НКВД водил дружбу. Прошу прощения, но такое говорят.
– Может быть, и говорят. – Отец Викторин был спокоен. – Правильнее сказать, наговаривают.
– Завистники, что ли? – усмехнулся Иванов. – Такие, как отец Николай?
– Отец Николай ревновал. На его службах народа было немного. Но я ушел из церкви, оставил ему приход, уверен, он не писал на меня доносов в НКВД, а теперь мы в разных храмах. Отец Николай не получил духовного образования, но он человек честный.
У Иванова в глазах вспыхивали огоньки.
– Ну, а все-таки?.. Всех пересажали, а Зарецкого почему-то обошли?
– Потому и обошли! – рассерчала Полина Антоновна. – Колокольный дворянин Зарецкий оставил место и пошел в счетоводы.
Митька взял очередной сухарик, подкинул, поймал.
– Я уверен, господин Зарецкий и сестра его Олимпиада – одного поля ягодки. Улик у меня, что верно, то верно, никаких, а нюхом очень даже чую: с Золотухиным заодно.
Полина Антоновна с тревогой смотрела на батюшку: почему терпит этакое?
Отец Викторин улыбнулся:
– Вы молоды, Дмитрий Иванович! Однако дарования ваши – налицо. Ко мне на исповедь приходили молодые и не очень молодые женщины, избитые страшно! И ни одна из них – заметьте себе, в исповеди! – не обмолвилась, что побывала в вашем рабочем кабинете, в вашем очень страшном для всего Людинова доме… Вы великий мастер запугивания. Скажите, как мне понимать все эти разговоры? – Отец Викторин повернулся к Ступину. – Между прочим, перед Бородинским сражением Кутузов приказал показать войску нескольких священников, над которыми издевались французы. Для того, чтоб русские солдаты знали, кого они насаживают на штыки.
Встал, перекрестился на икону.
– У меня нет дивизий, которые защитили бы меня от обидчиков. Одна только вера в Божию милость.
Ступин тоже поднялся.
– Ладно, батюшка! Не серчай. Мы провели новый набор в полицию. В Светлую седмицу можно ли привести их – клятву принять?
– Только не в Воскресенье!
Иванов тоже встал из-за стола. Спросил Нину:
– Может, погуляем?
– Великий пост, молодой человек! – строго сказал отец Викторин. – Помолитесь. Время покаяния.
Браслет из платины
Бродяжка Щербаков пришел в Казанский собор святить творожную пасху и десяток яиц, выкрашенных в шелухе лука.
Дорога у Щербакова была длинная, от самого Золотухина нес весточку. Важности необычайной. Местоблюститель Патриаршего престола митрополит Сергий обратился к православным с пасхальным словом.
