Отец Викторин читал это слово домашним, то и дело останавливаясь: слезы мешали.
– «Праздник Пасхи празднуем мы, а небо над нами все еще покрыто тучами, страна наша все еще терпит лютое нашествие фашистов. – Горечь была в этих словах, и тотчас звучала вера в лучшее: – Но тьма не победит света, хоть бы на время и заслоняла его. Тем более не победить фашистам, возымевшим дерзость вместо Креста Христова признать своим знамением языческую свастику. Не забудем слов: "Сим победиши". Не свастика, а Крест призван возглавить христианскую нашу культуру, наше "христианское жительство". В фашистской Германии утверждают, что христианство не удалось и для будущего мирового прогресса не годится. Значит, Германия, предназначенная владеть миром будущего, должна забыть Христа и идти новым путем. За эти безумные слова да поразит праведный Судия и Гитлера, и всех соумышленников его…»
– Мы – победим! – сказал батюшка. – Надо переписать послание Сергия и раздать самым надежным прихожанам.
– Только не теперь! – твердо возразила Полина Антоновна. – Если к нам приставлены Ступин с Ивановым, дело очень нехорошее.
– Кто их приставлял? Чутье у них собачье, вот только не ведают, к чему прицепиться.
– Я и говорю. Нельзя рисковать, батюшка.
На Пасхальную службу фон Бенкендорф выдал пропуска. В Казанском соборе собрались прихожане и полицаи. Полицаев чуть ли не сотня, но свечи горели на удивленье светло, празднично.
Когда после службы разговлялись, Нина сказала отцу:
– Я заметила, как разно звучало нынче «Христос воскресе!». Наши восклицали с такой надеждой, что я слезами умылась.
– Кто – наши? – не поняла Полина Антоновна.
– Женщины, дети…
– По-моему, бас Стулова всех покрывал, – сказал отец Викторин.
– Папа! И Ступин кричал: «Христос воскресе!», Иванов кричал, сестрица его. Все, кто в черном. У них был азарт. Они себя хозяевами в церкви чувствовали. Папа, они не Воскресению радовались, а тому, что Христос – их собственность.
Матушка нахмурилась:
– Нина, пожалуйста, не умничай. Христос для всех Христос.
Нина прижалась к матери.
– Нет, нет! Я, может, рассказать не умею, но мне было страшно слушать полицаев.
– Похристосуемся! – сказал отец Викторин семейству. Олимпиада тоже пришла на разговление. – Я, Нина, так скажу. Я тоже усмотрел разъединение в единой, казалось бы, радости: Господь воскрес из мертвых. В нынешнюю ночь, такую всегда жданную, вместе с Христом воскресли далеко не все. В иных возгласах – ты права, Нина, – истины не было.
Днем к Зарецким пришел христосоваться Иванов. Явился к столу, принес жареную индейку, удивительные писанки. К Нине разбежался с поцелуями, но матушка сказала строго:
– Ликоваться – не значит целоваться.
Застолье, с рюмкой кагора, из-за гостя было молчаливое. Тогда Митька сказал, указывая на окно:
– Сегодня ради Пасхи – солнце. Я даже стихи вдруг вспомнил:
Ласковый ангел! Мудрый солнцелов!
Твои уста воистину стоусты —
Но разве ты не чувствуешь, как густо
Часы стекают с солнечных часов?..
Нина, мне обещали букет нарциссов. Сходим за ними.
– Какие теперь цветы?! Начало апреля! – удивилась матушка.
– Это недалеко. Через полчаса, в крайнем случае через сорок минут, я доставлю Нину домой. С цветами.
На Иванове был дорогой, ладно сидящий костюм. Рубашка ослепительно белая, галстук строгий, соответствующий.
Красивый, воспитанный молодой человек.
– Это вы Рильке читали? – спросил отец Викторин.
– Стихи об ангеле.
На улице было ветрено.
– Зато океан синевы! – сказал Митька и достал из кармана пальто серебряные часы на серебряном браслете, с искрами.
– Это тебе, Нина!
Положил часы ей в руки.
– Наверное, дорогие. Серебро.
Митька засмеялся. Зубы белые, лицо милое.
– Тебе? Серебро? Нина, ты себя совершенно не ценишь! Дорогуша моя, это – платина. Возможно, какой-то сплав, но платина. Платина дороже золота. Прими!
Нина, как всегда, зарделась:
– Не возьму! Такие подарки дарят невестам.
– Ну и прекрасно, что невестам.
– Мне шестнадцать лет.
– А мне – двадцать один. Я для тебя старый, что ли?
Нина сдвинула брови и замолчала.
– Мне холодно. Отведи меня домой.
– А цветы? Потерпи пять минут.
Он вошел в калитку деревянного дома. Вернулся быстро, с нарциссами.
– У них есть теплица! Грядка, закрытая рамой. – Митька подал цветы и уже собирался было надеть браслет на руку Нине.
– Убери! Или я брошу цветы.
Шли обратно молча. Возле дома Митька заторопился.
– Мы с тобой могли бы, через какое-то время, разумеется, уехать в Германию, потом перебраться во Францию или в Швейцарию.
– Мне рано замуж, – сказала Нина, поднимаясь на крыльцо.
– Сегодня ветрено. Когда потеплеет, и ты станешь добрей ко мне.
Засмеялся. Поиграл огоньками.
– Это ведь бриллианты.
Уже на другой день, в церкви, на службе, Нина услышала шепот двух женщин:
– Посмотри! На этой девчонке мои часы! Подарок дедушки.
– Тише! – испугалась старшая. Нина узнала в ней учительницу Клавдию Васильевну. – Это родная сестра Иванова. Валентина, кажется.
– Точно, Иванов! Он с этим огромным, со Стуловым, приходил ко мне с обыском. Ничего не нашли, но ограбили.
– Тише! – Клавдия Васильевна отошла от знакомой, словно бы свечку поставить.
Нина тоже зажгла свечу, встала возле сестры Иванова. Браслет был тот самый, с искрами, пускающими длинные синие лучики.
«Хорош подарочек невесте».
Нина вздрогнула, так ей вдруг стало холодно. Вчера Митька ведь очень нравился: Рильке, нарциссы, платина…
Все, что на нем, – награбленное.
Нина вышла из церкви. Ей хотелось плакать. Было стыдно, было горько. И она плакала. Деревья в парке темные от влаги, с голых веточек – тоже слезы. Весна.
Исповедники
Орден боевого Красного Знамени прислали Герасиму Семеновичу Зайцеву в его леса самолетом.
Первый орден в Людиновском отряде. Славный орден. У маршала Буденного, у маршала Ворошилова, у самых любимых героев Гражданской войны – ордена боевого Красного Знамени.
Вот когда сердце заплакало, не прощая разлуки. Радость тогда и радость, если есть с кем ею поделиться. У Герасима Семеновича для себя – треть жизни, две трети – Ефимии Васильевне, супруге ненаглядной, и Лизушке, дочери милой, партизанке смышленой. В войну заигрался. Автомат в руки – тра-та-та-та! Из-за дерева весело палить. Ответные пули сосны принимают. Оставил жену и дочь на заклание.
